Зеленоглазая гадюка едет в Хогвартс

У Поттер почему-то задрожали руки, когда она брала пожелтевшую колдографию, казавшуюся совсем крошечной в лапах Хагрида.

– Какие они… красивые! – неожиданно вырвалось у нее.

Рыжеволосая зеленоглазая девушка выглядела как кинозвезда, с ее высокими скулами, тонким носиком и фарфоровой кожей. Растрепанный брюнет в знакомых очках – глаза у него были карие, а сам он весь светился золотистой смуглостью – казался одновременно опасным, как ребята из банды, и милым, как домашний котик. Они держались за руки и весело смотрели друг на друга. У девочки сжалось где-то в груди, когда она увидела ямочку на щеке отца – точно такая была у нее самой.

«Как у такой красивой пары получилось такое убожество, как я?»

– Да, такие они были, – Хагрид трубно высморкался в свой клетчатый платок. – И молодые-то какие!

Эри смотрела завороженно. Невилл топтался рядом, порывался что-то сказать. Наконец выдавил:

– Я п-попрошу бабушку посмотреть у нас. Моя мама дружила с твоей, а папа тоже был аврором.

– А твои родители… – начала Гермиона, и тут же смолкла под свирепым взглядом Рона.

Поттер встрепенулась, подняла глаза:

– Да… да, Хагрид. Спасибо. Я так тебе благодарна. Ну что, ребята, пойдем?

***

«Что со мной происходит?»

Несмотря на юный возраст, Поттер привыкла рефлексировать. В раннем детстве она была изгоем в классе, ее общение с ровесниками ограничивалось «уйди с дороги», а с родственниками – «иди в свой чулан, ненормальная, ужин не получишь». Зато у нее были книги, книги и мысли. Последние два года ей было с кем говорить, но она продолжала вести длинные монологи про себя. Как многие одинокие дети, Эри разговаривала с «другой-собой» – старше и умнее, а иногда, по ситуации, наоборот, словно читала лекции о жизни глупой маленькой девочке. Это помогало не сойти с ума от изоляции, помогало понять, что происходит вокруг, чего ждать от других и от себя. Вдобавок груды книг по психологии, хоть и создали у нее в голове кашу из терминов и теорий, но научили оценивать окружающих – пусть не всегда верно, но все же более зрело, чем ее ровесники.

А сейчас она не могла понять, что изменилось. Более того – ей не хотелось даже думать об этом. Ей хотелось продолжать читать книжки с Гермионой, перемигиваться за столом с Невиллом, пока он вдохновенно трещит о беллетристике волшебного мира (его заикание чудесным образом пропадало в такие минуты). Ей даже нравилось играть с Роном в «горизонтальный квиддич» – хотя Уизли и ругался, что это надругательство над святым, но идею Гермионы поддержал. И уже не одна Поттер, но и вся гриффиндорская четверка летала прямо над землей. Невилл с Гермионой помнили о «правиле номер раз» – не подниматься выше Эри, а вот Рон постоянно забывал. Свою же метлу зачаровывать он категорически отказался. Снитча, конечно, им не дали, и они играли обычным магловским мячом, который попросили у Дина Томаса – мадам Хуч зачаровала его, чтобы он опускался медленно, как квоффл, а не падал на землю, как обычный мячик. Рон постоянно сокрушался, что у Эри великолепная реакция и чувство пространства, и умей она подниматься выше… Но Невилл и Гермиона обычно шикали на него, а сама она смеялась. Ее страх, действительно, понемногу становился меньше. По крайней мере, высоту подъема ее метлы мадам Хуч увеличила до шести футов.

Эри не осознавала, что просто впервые попала в те условия, в которых и полагается расти детям – с играми, уроками, с настоящими друзьями и без необходимости учитывать каждый шаг, каждое слово, постоянно держаться настороже. Когда ночью, в уютной гриффиндорской спальне, у нее вдруг сводило плечи – так, что приходилось сползать с кровати и потягиваться – она не понимала, что это сходит, сползает с ее тела постоянное напряжение, ежесекундная готовность встретить удар и ответить на него. Так рыцарь не замечает тяжести кольчуги, а снимая ее, чувствует что-то странное – не легкость, а беззащитность и тревогу.

Ее Ласка как будто начала засыпать. Ей не приходилось постоянно сдерживаться, чтобы не нагрубить Гермионе или не хамить очередному любителю автографов. Она чувствовала себя девочкой, а не боевой машиной-терминатором, и ей нравилось это ощущение.

Единственное, что омрачало это радужную картину – все тот же, вездесущий, Малфой. Пока Поттер была, как черепаха панцирем, окружена броней своего цинизма, его насмешки отскакивали от нее, как мелкий песок. Теперь же какие-то слова стали ее всерьез задевать.

В первую очередь это касалось родителей.

Привыкшая к одиночеству, раньше Эри не думала о них. После того, как Снейп высказался более чем резко, решила вообще выбросить из головы. Даже утешающие слова Хагрида не повлияли на это: «было и прошло, теперь не важно» – думала Поттер.