Зеленоглазка

Природное чутье Розы при обращении с мужчинами не подвело ее и в отношении Джона Лангли, оказав ей этим огромную услугу. Она сумела сломить его равнодушие и обезоружить его. Инстинктивно Роза проникла в самое сердце одинокого старика и нашла там для себя местечко. К тому времени вместе со зрелостью, которую принесло ей рождение ребенка, Роза приобрела еще большую красоту. Нужно было быть совсем уж странным человеком, чтобы противостоять ее попыткам подружиться, той кажущейся простодушной радости, которую находила Роза в обществе Джона Лангли, ее яркому обаянию и необыкновенной жизненной силе, что принесла она с собой в их когда-то полумертвый дом. Должно быть, Лангли видел все ее недостатки – только дурак не заметил бы их! – но, как многие из нас, он просто не обращал на них внимания. В упорядоченную жизнь Джона Лангли Роза внесла лишнее беспокойство, она была тщеславной и жадной, а иногда и шумной. Но каждый вечер она тщательно переодевалась к его приходу домой, покупая теперь платья только тех цветов, которые ему нравились, и с гордостью и нескрываемым удовольствием надевала драгоценности, полученные от него в подарок. Когда в конце дня возвращалась карета Лангли, Роза уже ждала его в зале; она наливала ему рюмку мадеры и не позволяла им с Томом одним пить после обеда портвейн в столовой. Роза брала Джона Лангли под руку и вела его в гостиную; не было случая, чтобы она отказалась спеть ему, когда он ее об этом просил. Роза выучила песни, которые нравились старику, и с тех пор мы слышали только их. Вечер за вечером, сидя в их гостиной, я наблюдала за тем, как трудится Роза, завоевывая его доверие, восхищение и в конечном счете, я думаю, даже любовь. Я никогда не видела, чтобы раньше Роза над чем-нибудь трудилась; для нее очаровывать и увлекать было всегда чем-то естественным и легким. Было очевидно, что она приобрела некоторую мудрость.

Роза стала чем-то вроде буфера против тирании Джона Лангли и оказалась в самом центре этого дома. То и дело я замечала, как умело она отвлекала внимание Лангли от какой-нибудь ошибки, якобы допущенной Элизабет, от обнаруженного им промаха Тома, совершенного по небрежности. Даже слуги, сочувствуя Розе, объединились на ее стороне, хотя капризы и постоянный беспорядок в ее владениях доставляли им немало хлопот. Роза умела смягчить раздражительного и ворчливого Джона Лангли и изменить его настроение. Казалось, он не считал, что проявляет слабость, когда улыбался, делал ей комплименты, слушал ее болтовню. Роза стала для него той дочерью, какой никогда не была для него Элизабет, эта бледная тень. В Розе он нашел человека, сломить или запугать которого ему было не под силу, и это приводило его в восхищение. Люди заговорили о том, что Джон Лангли стал мягче, и это действительно было так, – но только там, где его жизнь пересекалась с Розой.

Я могла наблюдать все это, потому что в первый год своей жизни в доме Лангли Роза еще не вышла в свет и я была ее единственной подругой. Если бы Роза захотела, ее подругой могла бы стать Элизабет. Элизабет пленило то, что кто-то мог не бояться ее отца, и она была поглощена изучением этого нового человека; необычайный факт так поразил Элизабет, что она не переставала восхищаться Розой. А Роза была с ней просто вежлива, хотя иногда и добра – когда вспоминала, что ей следует быть доброй. Однако она скучала в ее обществе.

– Нудная старая дева! – таково было ее определение Элизабет. – Бедняжка, она дрожит всякую минуту, когда ее отец дома. Она бы его возненавидела, если бы только смела.

Элизабет ревновала Розу ко всему и ко всем, кто к ней приближался: к Тому, к Анне и больше всего, конечно, ко мне. Она бы стала ревновать ее и к своему отцу, если бы только ей пришло в голову, что такое возможно. Элизабет вела странную жизнь, прячась за Розу, прикрываясь ее яркой индивидуальностью, предлагая ей любовь и услуги, о которых ее никто не просил. Роза же принимала только то, что ей было нужно.

– Мне кажется, она вездесуща, – жаловалась мне Роза. – Иногда, чтобы от нее избавиться, мне приходится закрывать перед ее носом дверь. Она всегда у моих ног, как собака.

В те места, куда Элизабет больше всего хотела бы последовать за Розой, двери были закрыты особенно крепко – эти места олицетворяли собой свободу Розы от дома Лангли. Редко можно было увидеть Элизабет в карете вместе с Розой, она никогда не появлялась на Лангли-Лейн или у Магвайров. Роза не обращала внимания на связанное с таким обращением недоумение Элизабет.

– С меня довольно того, что я веду себя так, как, по их представлениям, должна вести леди, в присутствии папаши Лангли. Не могу же я делать это еще и для Элизабет.

Однажды, оглядывая свою роскошную спальню, Роза почти шепотом сказала мне:

– Эмми, иногда мне кажется, что эти стены смыкаются вокруг меня, как будто дверь заперта, а я не могу ее открыть. Иногда я сама себе говорю – уходи отсюда, а не то умрешь.