Зеленоглазка

Бен сокрушенно покачал головой, а я приложила палец к губам и сказала:

– Тш-ш, Вильям… разве можно рассказывать такие вещи?..

– До он вообще ябеда, – презрительно сказал Джеймс, – даже мама говорила!

Поток их детских новостей не прекращался, пока Сюзанна не внесла поднос с чаем. Няня, всегда сопровождавшая их на послеобеденной прогулке, привычно ждала внизу, и пока они были здесь, со мной, они в полной мере наслаждались свободой, которая, как им было известно, сразу же исчезнет, стоит им добраться до классной комнаты в доме Лангли. Здесь, у меня, каждый из них имел свой маленький мир. Они уже не были младенцами, знали толк в игрушках и книгах и здесь находили их для себя во множестве. Это были и деревянные зверюшки, вырезанные для них Адамом, которых они пытались мастерить и сами.

– Я выучил еще одну страницу, мисс Эмма, – сказал Джеймс, – давайте я расскажу.

Он пододвинул стул поближе к моему, затем подошел к книжной полке и взял там свою детскую библию. Разложив ее передо мной на столе, он сел рядом и слегка прочистил горло.

– Господня земля и что наполняет ее…[1]

Я увидела, что он водит по строкам пальцем.

– Джеймс, ты должен не считывать, а рассказывать наизусть!

– Я почти читаю. Вчера я попросил Анну, чтобы она перед сном прочитала мне это место семь раз, пока я не запомню все слова. Семь ведь счастливое число, правда, мисс Эмма?

Читать он научился за этим столом, или почти читать, как он сказал. Я посмотрела на Анну, перебиравшую ленты на шляпке своей куклы, для которой она сама сшила одежду. Вильям уже слез с колен Бена и утащил его к столику в углу, где Генри составлял картинку-загадку, специально приготовленную для них. В свое время они с Вильямом построили на нем домики и крепость из моих гроссбухов. Сюзанна Хиггинс помогла им сделать игрушечных солдат из ненужной бумаги, обнаруженной ими в корзине. Бен повесил на стену карту Соединенных Штатов и прикрепил к ней флажки, представляющие силы Союза и Конфедерации. По ним они изучали военное искусство и теорию. Джону Лангли не особенно импонировал тот факт, что его внуки под чутким руководством Бена принимают сторону союзных войск, однако он не вмешивался. Возможно, он понимал, что именно здесь, в этой неопрятной комнате, среди беспорядочно разбросанных гроссбухов и чайных чашек, его внуки получают самое разностороннее образование, здесь они в большей степени познают мир, чем рядом с бесцветной женщиной, нанятой к ним в гувернантки. Джон Лангли сам добился успеха благодаря своим способностям и хотел, чтобы его внуки были такими же. Думаю, это была единственная причина, по которой он не накладывал запрета на их ежедневные встречи с Магвайрами. После неудач с воспитанием Тома и Элизабет он стал мудрее и теперь понимал, с какой пользой проводили дети время в обществе Бена и меня, как важно для них было с ранних лет почувствовать и атмосферу магазина Лангли, и жизнь гостиницы возле Конного завода. Он не вынашивал планов отправить их учиться в Англию, как сделал уже однажды с их отцом и теткой Элизабет. Джон Лангли собирался научить их существовать в том мире, где им предстояло жить.

Джеймс продолжал перелистывать страницы. Он нашел еще одно знакомое место, и его звонкий голосок зазвучал с новой силой:

– При реках Вавилона, Там сидели мы и плакали, Когда вспоминали о Сионе…[2]

А где находится Вавилон, мисс Эмма? Анна ответила ему за меня, и довольно презрительно:

– В Библии, где же еще!

– Ну уж нет, в Библии нельзя находиться, это я точно знаю!

Но Анна уже не слушала его. Она прислушивалась к звукам на лестнице, и это был голос Розы, вернее, даже не голос, а что-то неуловимое – запах ее духов или шуршание шелковых юбок.

– Это мама! – сказала она и сразу вся подобралась, быстрым движением вытерла лицо еще раз, используя юбочку своей куклы.

Затем дверь распахнулась и появилась Роза.

– Ну, как тут мои птенчики? – она протянула руки, и все они гурьбой бросились к ней – Анна, Джеймс, Генри и Вильям; каждый спешил получить свой законный поцелуй в щеку. Она посмотрела поверх их голов на меня, и в ее торжествующем взгляде читалось напоминание о том, что именно она их настоящая мать и что, вот, мол, посмотри: стоит мне лишь распахнуть объятия – и они сразу же в моей власти. Она никогда не теряла способности очаровывать собственных детей. Даже при том, что она уделяла им за день каких-нибудь десять минут, она ухитрялась сделать так, чтобы эти недолгие мгновения казались им настоящим волшебством. С Розой они не позволяли себе хныкать и капризничать; все они наперебой старались показаться ей в лучшем виде и продемонстрировать свои последние достижения. Если они плохо себя вели, то она уходила, а если хорошо, то источала нежность и даже иногда пела для них. В их глазах, как и в глазах других, она была необыкновенной красавицей. Она казалась им почти неземной со своими шелками, драгоценностями и экзотическими ароматами духов. Они с трудом верили, что это их мать; как будто бы она могла в любую минуту исчезнуть, как исчезает прекрасная картинка, стоит только захлопнуть книгу.