Зеленоглазка

– Да знаю я, знаю! Это не то… – Она сгорала от нетерпения, как будто вся ее предыдущая жизнь не имела для нее теперь никакого значения, а то, что раньше было закономерностью, теперь уже не действовало. – Я же говорю об Адаме. Ему я нравлюсь?

Я не верила своим ушам. Она видела его не больше одной минуты, не успела и словом с ним перекинуться, но тем не менее была по уши влюблена. Хотя с чего бы это мне не верить? Ведь со мной произошло то же самое. Теперь для нее существовал только Адам и, пожалуй, еще она сама. Соперниц она не допускала даже в мыслях, тем более она никак не могла заподозрить в этом меня. Ей даже не приходило в голову, что я могу хотеть того же, что и она. Поэтому так невинно прозвучал ее вопрос об Адаме: ведь она и не подозревала, какую причиняет мне боль. Я никогда еще не видела, чтобы невинность принимала такие жестокие и ужасающие формы.

– Думаю, что нравишься, – сказала я, – разве может кто-нибудь устоять против тебя? – И тут я не кривила душой.

Она сжала руками расческу; впервые она выглядела такой серьезной.

– Я заставлю его, чтоб понравилась, да, Эмми! Он должен! Придется мне позаботиться об этом!

И вслед за этим она оживилась, словно только что навсегда сбросила с плеч тяжелое бремя. Одним движением она оказалась рядом с сундуком, который стоял с откинутой крышкой, а царивший в нем повышенный беспорядок выдавал ее терзания по поводу того, что надеть сегодня вечером. Из груды одежды она выудила одно платье и протянула его мне.

– На, нужно совсем чуть-чуть подделать его, а так оно уже совсем готово. Обрати внимание на подол – я подшила только два дюйма. И еще, пока что тебе придется надеть его под пояс, зато потом, когда будет время, ты сможешь заложить складки.

Платье было шелковое, почти что изумрудного цвета. Оно не пестрело украшениями; ему хватало его собственной изысканности – это было настоящее произведение искусства.

– Ты хочешь сказать… чтобы я надела его сегодня вечером? – от этой мысли у меня перехватило дыхание.

– Оно теперь совсем твое. Я замотала головой.

– Это лучшее из твоих платьев! Я не могу его взять.

– Подумаешь, какая ерунда! Оно тебе пойдет. Особенно по цвету.

Она бросила платье мне, и я подхватила его на лету. Вряд ли нашлась бы женщина, которая не мечтала о таком наряде.

– Тебе надо поторопиться с подолом, – сказала Роза, – к тому же у меня получилось грубовато. – Она помялась. – А впрочем, все равно никто не заметит.

Я подняла подол и посмотрела на крупные неровные стежки, которыми Роза пыталась отдать дань шитью, а затем увидела крошечные бурые пятнышки засохшей крови – следы от ее уколотого пальца. Я бережно расправила шелковые складки, стараясь не думать, что это нечто вроде утешительного приза для проигравших. Но когда я взглянула на Розу, то поняла, что такая мысль была не более чем абсурдна; в ее Лице я не прочитала никакого коварства – желай она сделать вид, что утешает меня, это непременно проявилось бы если не в словах, то хотя бы в жесте. Вероятно, дело было в том, что Роза вполне спокойно относилась к факту собственной красоты и власти над мужским полом. Она не страдала от чувства вины по этому поводу, и вряд ли подарок имел какой-нибудь потайной смысл. Так я уговаривала себя, держа в руках эту изумительную вещь – самую зеленую в мире, как раз под цвет моих глаз и волос.

– Я… Я прямо не знаю, что сказать… Оно такое красивое, что…

Она оборвала меня на полуслове.

– Ну же, Эмми, тебе надо спешить! Нет времени на разговоры. Скоро они уже придут, а тебе надо подрубить подол, а потом еще помочь мне уложить волосы…

Мне на всю жизнь запомнился вечер, когда Ларри вернулся из своей первой поездки в Мельбурн. Такой радости и веселья не было потом уже никогда. В ту пору в нашу жизнь еще не ворвалась та самая разрушительная сила, которая впоследствии развела всех в разные стороны, а некоторых ввергла в тяжелые испытания.

Тогда наш смех был еще беззаботным и легким, а лица в отблесках костра светились дерзостью и жизнелюбием. Кажется, у нас в лагере собралось пол-Эврики – и все благодаря гостеприимству Кейт, которая привечала всякого, кто только решил заглянуть на огонек, услышав веселые голоса и звуки скрипки Джимми О'Рурке. Дэн очень гордился своими сыновьями и даже немного хвастался, когда выпивал, но никто не был на него за это в обиде. Он испытывал благоговейный трепет перед Ларри, ставшим практически главой этой большой семьи, и главное, никто не собирался оспаривать его лидерство. Кейт была счастлива видеть столько гостей у своего костра – для каждого нашлись и сидр, и виски, и ветчина. Она выглядела необычайно прекрасной в шелковом платье сливового цвета, которое было слишком шикарно даже для дублинской таверны.