Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы

— Алло… О, да. — Она слушала, и ее лицо постепенно мрачнело. — Суббота? Хорошо, я имею в виду… да-да, мы там будем… Прости, я ужасно сожалею, но сейчас никак не могу говорить. Я позвоню утром… Хорошо?.. Спокойной ночи.

Она положила трубку.

— Это, — сказала Маурин, — тетя Маргарет. Вам, наверное, будет приятно услышать, что Розмари сообщила им свою замечательную новость, отчего они, и тетя и дядя Джим, сильно взволнованы. Они приглашают нас в субботу на небольшое семейное торжество по поводу помолвки.

Она свирепо посмотрела на Неда, потом на мужа.

— Извини, Энди, но я больше не могу, это твои дела. Мне нечего сказать твоему дорогому братцу, кроме того, что, насколько я понимаю, у меня найдется о чем поведать завтра Розмари. Спокойной ночи, Нед, и пока ты не ответил, можешь попрощаться заодно примерно с восемью миллионами баксов.

Она зашла в ванную и сильно хлопнула дверью.

Нед сделал шаг за ней и наткнулся на кресло. Эндрю не мог припомнить, чтобы он был так рассержен на брата когда-либо прежде. Ему очень хотелось вытолкать его вон и забыть. Но он знал, что кто-то должен с этим разобраться и что в жизни Неда он что-то значил. Эндрю приготовил на кухне растворимый кофе, и когда он пришел с ним в комнату, брат сидел на тахте, важно складывая в самолетик лист бумаги, вырванный из театральной программки. Еще в детстве всегда, когда его наказывали, Нед начинал шататься по дому, делая бумажные самолетики и пребывая при этом в каком-то своем тайном внутреннем мире.

— Эй, — окликнул его Эндрю, — выпей это.

Нед прекратил делать самолетик. Он бросил его на стол и посмотрел на брата. Эндрю он показался совершенно трезвым. Требовалось совсем немного, чтобы Нед опьянел, но он легко приходил в норму. Его глаза были такими же чистыми, как карибское небо, темная загоревшая кожа на лице излучала здоровье. Именно эта его природная красота и делала его всеобщим любимцем. Не его ум и, разумеется, не его характер. На этот счет никто, не говоря уже об Эндрю, не ждал от Неда каких-то проблесков. Нед взял чашку и отпил немного.

— Она собирается рассказать Розмари?

— Почему бы и нет?

— О Лас-Вегасе тоже?

— А что ее остановит?

— Но она не должна. Розмари еще ребенок. Она сама никогда не делала ничего подобного и никогда не сталкивалась с этим. Розмари не поймет.

— Надо было думать еще до Шерли.

— Шерли? — Нед снова взял самолетик, задумчиво изучил его и потом, смяв в комок, бросил в другой конец комнаты. — Но, Дрю, там не было ничего особенного. Я был в одном мерзком баре и ждал звонка от Розмари. Я был измотан от напряжения. Она как раз рассказала родителям; и вам, так выяснилось, тоже. Я знал, что она была у вас чуть раньше. Я взял с нее клятву никому не говорить, но был уверен, что она скажет. Я знаю Розмари. Она не может скрывать, когда счастлива. Я сидел там, раздумывая: «Боже мой, Розмари собирается все разболтать, Маурин совсем разозлится и расскажет о Лас-Вегасе, и все будет испорчено». Я ждал и ждал. Розмари не звонила. Я пил, а та блондинка — Шерли — сидела на стуле и хлопала виски с содовой, потому что ее парень не показывался. «Обманул, — сказала она, — опять обманул, паршивый торгаш из Харрисбурга». Она очень переживала. А потом наконец позвонила Розмари и сказала, что все о’кей, и с вами все было нормально, и с Тэтчерами. Дрю, просто облегчение. Я был на седьмом небе.

Он остановился, пробежал пальцем по ободку чашки.

— И там же была эта бедная, печальная блондинка, пускающая слюни в виски. «Ну, у меня все. А раз тебя подвел паршивый торгаш из Харрисбурга, завязывай с ним». Она вцепилась мне в руку и сказала: «Не оставляй меня. Ради Бога, не покидайте меня все сегодня». И мне представилось, как она, ночь за ночью, таскается по барам и всюду получает отказ, и я подумал: «Черт возьми. Если ей нужно малость тепла, если я могу поддержать ее в ее состоянии, проявив к ней немного интереса, — что тут такого». — Он взглянул на Эндрю еще раз, с серьезным выражением, которое его брат знал очень хорошо, это был взгляд «Дрю-все-понимает». — Я не мог привести ее к себе, у меня там отсыпался друг с похмелья. Поэтому я прикинул… поскольку ты сказал, что вы будете поздно… Слушай, Дрю, при таких обстоятельствах всякий бы сделал то же самое. Ты должен понять.

Эндрю раздражало именно то, что он действительно понимал. В результате прожитых вместе лет он хорошо изучил странные повороты мысли своего брата. Дать потрепанной блондинке все, что, по его мнению, ей хочется, просто потому, что он был счастлив, а она — нет, было для нею так же естественно, как дать доллар жулику-нищему. Это понимание ничуть не развеселило Эндрю, тем более, как всегда бывало с Недом, исход оказался плачевным.

Эндрю сел рядом с братом на тахту.

— Ты ждешь, что Маурин бросится к тебе на шею как к доброму самаритянину?

— Нет.

— Может, Розмари?

— Нет, — сказал он. — Вот почему ты должен остановить Маурин.

Это все, что требовалось Неду: вкрадчивое предложение принять сторону брата против собственной жены, поставленное последним, ничего не значащим пунктом в протокол.