Зеленые глаза Баст

Откровенная попытка избавиться от меня физически — а именно так я представлял себе его приказ нубийцу — потерпела крах, и доктор несомненно понимал, что его карты раскрыты. Очевидно, он был готов на все, и победить я мог, только действуя очень быстро.

Стояла ясная ночь, ни единое облачко не пятнало темно-синюю гладь небес, но посреди этой красоты я более чем когда-либо ощущал одиночество и заброшенность, столь характерные для этой местности. На дороге не было ни души, и я нигде не заметил каких-либо признаков жизни; лишь когда я свернул на тропку, ведущую в лощину с пустой сторожкой, принадлежащей Белл-Хаусу, в древесной кроне над моей головой заухала сова.

Я очень боялся, что кто-то заметит мои передвижения, и потому остановился, размышляя, был ли звук, раздавшийся с низко свисавшего сука прямо надо мной, настоящим совиным криком или его имитацией — уханью легко подражать и его часто избирают условным сигналом. Я достал из кармана фонарик и направил луч в густую листву дуба, откуда, призрачно шурша темными крыльями, вылетела сова.

Я уверенно проследовал дальше по спускающейся под уклон тропе; шаги мои, казалось, грохотали в царящем вокруг безмолвии. Я добрался до поворота и посмотрел налево, но на дороге, пестревшей черными и серебряными пятнами, никого не было. Она вела к воротам Белл-Хауса и шла в этом направлении немного под уклон, справа же от меня начинался довольно резкий подъем. Именно в этом месте я в прошлый раз ошибся и свернул не в ту сторону.

Итак, я повернул направо и принялся искать ворота, до которых, по моему убеждению, оставалось около двухсот ярдов. Дорога плавно изгибалась влево и вскоре, как и ожидалось, я очутился недалеко от увитой плющом сторожки, чуть видневшейся за воротами, которые перекрывали путь.

Я не сомневался, что передо мной вход во Фрайарз-Парк, но не собирался проникать туда обычным образом, через ворота. Вместо этого я двинулся вдоль высокой и, по всей видимости, древней стены, окружающей поместье. Пришлось пройти не менее трехсот ярдов; здесь стена, некогда оберегавшая монастырский огород, переходила в высокую живую изгородь, а в ней я быстро обнаружил достаточно широкую дыру, куда и протиснулся.

Попав внутрь, я очутился в своего рода парке, поросшем величественными вековыми деревьями, в основном вязами. Было невозможно определить, где заканчивался парк и начинался лес, но слева тянулась высокая стена; в лунном свете, который в этой точке не застила листва, отчетливо проступали очертания ворот.

Туда я и направился, старательно высматривая капканы, о которых был наслышан, и столь же внимательно проверяя, не скрывается ли кто в засаде. Я беспрепятственно добрался до ворот — и обнаружил, что они закрыты и заперты на большой висячий замок.

У стены пролегал защитный ров, и я пошел вдоль него в сторону большака в надежде, что где-нибудь попадется удобное место, где можно будет перелезть через стену. Я продвигался медленно, так как оказался среди множества кустов, внушавших особое опасение: они могли послужить удачным прикрытием для капканов. Так я едва не дошел до живой изгороди у дороги, прежде чем обнаружил то, что искал.

Достаточно близко ко рву росла ель, годная для моей цели. Ее нижние ветви свисали довольно низко, а выше я увидел сук, проходивший над стеной. Набросив на запястье ременную петлю трости, я взобрался на дерево и вскоре очутился верхом на стене.

Подо мной простирался заброшенный сад, а справа я видел пустошь, некогда бывшую просторным огородом. Прямо внизу находилась сторожка, но дом оставался вне поля зрения; вероятно, он располагался где-то за густой рощей, куда уходила подъездная дорога: по пятнам лунного света я мог проследить, как она лентой извивается между стволами.

Стена подо мной заросла плющом, старые стебли которого были толщиной с канат, и я спустился вниз по этой природной лестнице. Приземлившись посреди миниатюрных джунглей, когда-то являвшихся цветочной клумбой, я направился к сторожке, поманившей меня светом одного из окон, пробивавшимся сквозь густую листву.

Я не знал, следует ли опасаться капканов внутри огороженного стеной пространства, однако решил не терять бдительности, пока не проберусь через поросль сорняков, сменивших овощи и пряные травы, для которых этот участок, несомненно, в свое время был землей обетованной. Я с великой осторожностью приблизился к домику и заглянул в освещенное окно, оставаясь скрытым от обитателей комнаты природной завесой из спутанных ветвей кустарника.

В комнате царил настоящий разгром. Как и в любом жилище сельского труженика, обстановка выглядела очень бедной; очевидно, я видел перед собой гостиную сторожа. Все говорило о грядущем переезде; шкафы и комоды стояли открытыми, а мой знакомец Хокинс упаковывал разнообразные пожитки в большой ящик, стоявший в центре комнаты. На голом деревянном столе у масляной лампы — это ее свет падал из окна сторожки — склонилась над кипой бумаг, погрузившись в какие-то подсчеты, похожая на цыганку женщина, как я понял, жена егеря.