Зеленые глаза викинга

– Упаковкой с чипсами, – признался Ванька.

– О! Ты же презираешь сей продукт. Врал мне все время, да? Втихаря харчился, а мне все врал? Как это называется, дружище?

– Приблизительно так же, как когда ты курила тайком от меня в форточку, выбрасывая «бычки» в мусорку в общем коридоре, – хохотнул Ванька. – Ты куда едешь-то, на цемзавод?

– Ну!

– Так я, наверное, сзади тебя плетусь. – Ванька вздохнул. – А я еду и думаю, чью же это я пыль глотаю? Кого, думаю, несет еще туда? Хотел побыть в одиночестве, мозгами пораскинуть.

– Вместе раскинем, – буркнула она недовольно и отключилась, проворчав: – Побыла одна!..

Даша вытянула шею. Впереди забрезжила кромка воды с совершенно пустынным пляжем. Вот за что она и любила это место. Может, и концентрация вредных веществ в воде превышала норму, и нырять там было нельзя из-за риска сломать шею о какое-нибудь оставленное в реке оборудование с развалившегося цемзавода. Может, и песок на берегу особой чистотой не отличался, смешавшись за долгие годы соседствования с заводом с цементной пылью.

Все могло быть именно таким, как писали, предостерегая, газеты, разогнав отсюда любителей искупаться в реке и позагорать, но она все равно любила это место.

Здесь они часто бывали в студенческие годы с подругами. Сюда на первых порах совместной жизни приезжали с Виктором. И он заплывал далеко-далеко, куда-то влево против течения, притаскивая оттуда целую охапку упругих желтых кувшинок. Плел из них ей венки, пристраивал на коротко стриженной макушке. Бормотал что-то трогательное про ее серые необыкновенные глаза, чудесную гладкую кожу, тонкие лодыжки.

Господи, как давно это было! И умиление друг другом, и безмятежность под летним солнцем, и щенячья радость от нелепого, пахнущего тиной венка. Какими вкусными были булки с расплавившимся и вязнувшим на зубах сыром, которые они уплетали тогда. Запивали все забродившим соком, нагревшимся на жаре. И болтали обо всем и ни о чем. О фильмах каких-то, книгах, соседях, которые косились на них утром, если ночь у них выпадала страстно бессонная.

И Витька был таким...

Таким беззаботным, увлеченным, открытым и любящим.

Нет, раздолбаем он не был тогда, это точно. Он был именно беззаботным! И беззаботность эта произрастала не от безответственности, не от желания спрятаться от проблем, а от того, что у него не было необходимости врать ей. И он не врал! Он не подыскивал слова, не анализировал собственные ответы на ее вопросы. Он просто жил легко, жил с ней легко и непринужденно. Как может жить любящий искренний человек.

Куда это потом все подевалось?! Куда и когда?! И главное, почему?

Он вдруг замкнулся, замолчал, перестал восхищаться ею и звать куда-то.

Раньше-то звал! Все равно куда. Хоть под дождь босиком, хоть в булочную за свежими пирожными, хоть на вечерний сеанс в кино. Там тащил ее на последний ряд и тискал, и лез ей под юбку, и задыхался от желания, как какой-нибудь подросток. Заставлял ее потом бегом бежать домой, чтобы, не дай бог, не растерять по дороге разрывающую его в клочья страсть.

Почему с ним внезапно случилось то, что случилось? Причина в других, более красивых женщинах или в ней самой? Или в том, что Сулейманов вдруг приблизил его к себе настолько, что начал отправлять его в поездки по разным городам с какими-то специальными поручениями? Поручения эти требовали максимальной собранности, серьезности, и тут уж было не до зажиманий на последнем ряду в полупустом зале кинотеатра.

– Он всегда очень жалел вас, – сказала Сашенька на прощание.

То ли хотела уколоть ее побольнее, то ли, наоборот, осчастливить. Заметила, как вспыхнуло лицо Даши. Чуть подумала, слегка морща идеальный лобик, и уточнила:

– Я не то хотела сказать, я неправильно выразилась. Он очень жалел, что вас больше нет у него, вот! Признаюсь, я даже ревновала его к вам.

– Вы? Ко мне? – не поверила Даша и еще раз оглядела девушку с головы до ног.

Как могла девица с такой идеальной внешностью ревновать к такой, как Даша, забывающей порой на долгие месяцы, что такое маникюр?! Врет или заискивает?

– Знаете, вы как-то незримо все время присутствовали между нами. И Витя очень часто любил повторять, что вы... Вы слишком нетерпимы к чужим ошибкам, чтобы он мог попытаться все исправить. Вы, мол, не такая. Это работа вас сделала такой. Вот если бы вы вдруг перестали там работать...

И зачем только Сашенька сказала это? Зачем снова внесла смуту в ее душу? Там сразу такое началось!

Все началось ломаться и рушиться, звенеть, трещать, крошиться. В голову полезло совершенно нелепое: а что, если ради ее увольнения он пошел на преступление и убил Мишку? Что, если он так хотел увидеть ее слабой, беззащитной, раздавленной и готовой принять его помощь, что совершил это страшное преступление?

– Совсем с ума сошла, да?! – фыркнул Ванька, когда она ему рассказала о встрече с Сашенькой. – Виктор твой, он... Сама же говорила, что он ни на что путное и серьезное не способен!

– А убийство – это серьезно? – хмыкнула Даша, тревожа кончиками пальцев ноги недвижимую кромку воды у берега.