Зеленые яблочки (СИ)

Вечер проходил незаметно, вот уже освоились и недавние гости. Никита с азартом проигрывал отцовские медяки. Егор тоже проигрывал, но такого азарта, как у друга, не испытывал. Он был полной противоположностью беспокойного и неугомонного Никиты. Иногда Егор исподтишка бросал взгляд на сидевшую среди подруг Дашу. Ему хотелось, чтобы первое впечатление, произведенное ею, ушло. Хотелось оглянуться и увидеть Дашу такой же, как и все сидящие в горнице девчата. Тогда можно бы было выказать ей свое внимание. Впечатление необычности делало ее такой недосягаемой, такой невесомой. Казалось, дотронься до нее, и она исчезнет, упорхнет; нельзя дотрагиваться до нее такими большими, мозолистыми руками.

— Такие только для принцев! — c горечью подумал Егор, — хоть бы раз глянула в мою сторону!

Молодежь расходилась с посиделок. Кто-то уходил по-одиночке, кто-то, не стесняясь, уводил девушку. Такие пары должны были или скоро пожениться, или все к тому шло. За отношениями между молодыми людьми наблюдала вся деревня. Было неприлично просто так показывать их на людях. Вот если посватался, тогда никто не осудит, коли молодые вместе появятся где-нибудь в обществе. А если дело до того не дошло, тогда только тайные встречи. Неписанные деревенские законы старались соблюдать, дабы не стать добычей сплетниц.

— Сестра, домой пора, — услышал Егор сбоку от себя строгий голос какого-то парня. Он бросил взгляд в ту строну. Рядом с Дашей стоял высокий парень, очень похожий на нее.

Даша неохотно подняла голову: — Иду, иду.

Видимо забыв про конфеты в фартуке, девушка резко поднялась, и яркие обертки оказались у ее ног. Егор привстал со стула, ему хотелось кинуться к девушке, помочь. Но стоящий рядом брат остудил его пыл. Осуждающе посмотрев на сестру, Лука опустился рядом и стал собирать в ее сложенные лодочкой ладони рассыпанные конфеты. Другой брат держал шубку, добытую из-под кучи полушубков и шубеек.

Егор смотрел на них и, видимо, пропустил свой ход, потому что Никита уже теребил его:

— Ты не уснул, полчанин? Твой ход, не то быстро «дураком» будешь.

Егор нехотя бросил карты:

— Пошли на воздух, покурим.

Никите надоело играть, он тут же вскочил, быстро раскопал полушубки, и друзья вышли на улицу. Даша со своими братьями уже отошла на некоторое расстояние от дома. Смеясь, они перебрасывались снежками, и догоняли друг друга.

«Ее братья не дадут и подступиться» — c горечью подумал Егор. Никита, поеживаясь от мороза, свернул цигарки из местного табака. Егор чиркнул спичкой и яркий огонек осветил довольное лицо друга.

— Хорошо дома, правда? — толкнул Егора в плечо неуемный Никита. — А ты смурной чего-то? В город опять хочешь? По муштре скучаешь? А я наслужился! — продолжал Никита, — Погуляю, присмотрюсь, да и женюсь на самой красивой из деревенских. Знай наших! Или нет! Сначала к Парашке подкачусь. Мать говорит: за ней мельницу дают. Вот это — невеста! — мечтательно улыбался Никита. Егор взглядом провожал уходящую девушку и ее братьев. Веселая толпа вышла на дорогу, ведущую к хутору.

«Так вот откуда она» — понял Егор. Теперь было понятно, почему не мог вспомнить, чья она. Хуторские в деревне появлялись редко. Он припомнил, как, однажды, подростками, они с Никитой в Рождество пошли на хутор христославить. Зажиточные хуторяне оделили их монетками, пряниками да конфетками. А тетка Катерина, мать этой девчонки, угостила пышными пирожками. Довольные, они выходили из хутора. И тут им вслед понеслась припевка, выкрикиваемая тоненьким девчоночьим голоском:

— Чашки, ложки, чугунки.
Кислянские ребята — дураки.

Вслед за ними бежали двое мальчишек и девочка, выкрикивающая деревенскую дразнилку. Девчушка была мала ростом, а волосы ее отсвечивали радостным солнечным светом. Брат, чуть повыше ее, молча поглядывал на чужих, не решаясь дразнить. Между деревенскими и хуторскими не было особой дружбы. Но и спорить с такой малявкой они не стали. Никита лишь притопнул на нее ногой и, не оборачиваясь, друзья пошли своей дорогой. У мужиков дела поважнее есть, чем обращать внимание на такую пигалицу. Теперь Егор удивленно смотрел ей вслед. Вот тебе и малявка, вот тебе и пигалица. Когда успела так похорошеть?

* * *

Несколько дней мела метель, заносила и без того белую, бескрайнюю степь. Сыпала пригоршни снега, набирая снежинки в свои огромные ладони и, завертевшись как юла, раздувала их во всю мочь своих необъятных мехов. Оттого вся степь была неровной: где-то видно черную замерзшую кочку земли, а рядом нанесенный вьюгой белый сугроб, высокий, как скирда соломы, оставленная с осени в поле. Занесла метель и ручеек за хутором, и тропинки, проложенные до деревни. Стоял теперь хутор, отрезанный от всего мира, засыпанный до самых крыш. Откапывали хуторяне друг друга каждый день, потом сообща откидывали снег от сараев, прокладывали тропинки до общественного хуторского колодца. В сугробах прокапывали ходы, чтобы добраться до соседей.