Зеленые холмы Африки

— Терпеть не могу Клару Дунн, — сказал я.

— Я тоже, — сказал Старик. — А что она писала?

— Письма, — сказал я. — Знаете такого — Дос-Пассоса?

— Первый раз слышу.

— Мы с ним пили горячий кирш в зимние холода.

— А что было дальше?

— В конце концов на нас все ополчились.

— Единственный писатель, с которым я был знаком, это Стюарт Эдвард Уайт, — сказал Старик. — Раньше зачитывался его книжками. Замечательные книжки. А потом познакомился с ним. Не понравился.

— Вы делаете успехи, — сказал я. — Видите? Литературные анекдоты вещь нехитрая.

— А почему он вам не понравился? — спросила Мама.

— Зачем рассусоливать? Разве анекдот не получился? Ваш муж тоже так рассказывает.

— Все-таки расскажите.

— Уж очень он строил из себя эдакого бывалого. Глаза, привыкшие к необозримым пространствам, и прочее тому подобное. Львов будто бы перебил до черта. Нечего этим хвалиться. Гонялся за ними, это еще так-сяк. Стольких нипочем не убьешь. Они сами кого хочешь убьют. Пишет шикарные статьи в «Сатердей ивнинг пост» про этого — как его? Энди Бернетта. Здорово пишет! А сам мне ужасно не понравился. Видел его в Найроби — так и вперял глаза в необозримые пространства. Когда в городе, так одевался во что похуже. Там говорили, будто стрелок он отличный.

— Да вы сами, оказывается, тоже из литературной братии, — сказал я. — Ишь каким анекдотом блеснули!

— Он прелесть, — сказала Мама. — А мы будем когда-нибудь есть?

— Господи, я думал, мы уже поели, — сказал Старик. — Эти анекдоты только начни. Конца им не будет.

После обеда мы немного посидели у костра, а потом пошли спать. Одна мысль, видимо, не покидала Старика, и прежде чем я залез в палатку, он сказал:

— Вы уж столько ждали, не торопитесь завтра стрелять. Реакция у вас быстрая, так что спешить вам некуда. Запомните — торопиться не надо.

— Хорошо.

— Я велю пораньше вас разбудить.

— Хорошо. Признаться, ко сну здорово клонит.

— Спокойной ночи, — крикнула из палатки Мама.

— Спокойной ночи, — сказал Старик. Он зашагал к своей палатке с комической чопорностью, осторожно неся себя в темноте, точно откупоренную бутылку.

Глава одиннадцатая

Утром Моло разбудил меня, потянув за одеяло. Я долго одевался, потом вышел из палатки, промыл слипавшиеся глаза и только после этого проснулся окончательно. Еще не рассвело, а у костра уже маячила темная спина Старика. Я подошел к нему, держа в руке обычную утреннюю чашку горячего чая с молоком, в ожидании, пока чай немного остынет.

— Доброе утро!

— Доброе утро, — откликнулся он хриплым шепотом.

— Хорошо спали?

— Прекрасно. Как самочувствие?

— Ничего, только все еще спать хочется.

Я пил чай и выплевывал чаинки прямо в огонь.

— Вы бы погадали на них, — сказал Старик.

— Ни к чему это.

Мы позавтракали при свете фонаря холодными скользкими абрикосами, подогретым рубленым мясом с острым томатным соусом, яичницей из двух яиц и живительным кофе. После третьей чашки Старик, задумчиво глядя перед собой и покуривая трубку, сказал:

— Помните: хладнокровие — это все.

— Разве вы за меня беспокоитесь?

— Самую малость.

— Полноте. А я так совершенно спокоен. Честное слово.

— Вот и хорошо. Поезжайте.

— Сперва надо сходить кой-куда.

Стоя около нашей походной уборной, я глядел, как и каждое утро, на лучистую звездную россыпь, которую романтики-астрономы назвали Южным Крестом. Каждое утро в это самое время я созерцал Южный Крест — это стало для меня своего рода ритуалом.

Старик был уже возле машины. М'Кола протянул мне ружье, и я влез на переднее сиденье. Трагик и его следопыт сели сзади. М'Кола примостился рядом с ними.

— Ну, счастливой охоты! — сказал Старик.

От палаток кто-то шел к нам. Это была моя жена в голубом халате.

— В добрый час, — сказала и она. — От всей души желаю удачи.

Я помахал рукой, и машина с зажженными фарами выехала на дорогу.

Милях в трех от солонца мы оставили машину и осторожно подкрались к нему, но он был пуст. Все утро мы караулили напрасно. Сидели в шалаше скорчившись, каждый наблюдал сквозь ветви за своим участком, и я все ждал, что вот-вот появится сказочный самец куду, величественный и прекрасный, выйдет из-за кустов на черную пыльную поляну, к солонцу, изрытому, истоптанному сотнями копыт. Сюда сбегалось множество лесных тропинок, и по любой из них каждую секунду мог бесшумно подойти куду. Но он не показывался. Когда взошло солнце и мы согрелись после холодного и туманного утра, я сполз пониже в яму и привалился спиной к стенке, — в таком положении я мог по-прежнему глядеть в щель между сучьями. Спрингфилд я положил на колени и тут вдруг заметил на стволе ржавчину. Я тихонько подтянул ружье к себе и осмотрел его. Да, ствол был покрыт свежей ржавчиной. «Мошенник М'Кола и не подумал вчера вычистить ружье после дождя». С этой мыслью я, разозлившись, вынул затвор. М'Кола исподлобья следил за мной. Двое других следопытов продолжали смотреть в щели. Я одной рукой поднял ружье так, чтобы М'Кола мог заглянуть в ствол, потом снова вставил затвор, осторожно протолкнул его вперед, прижимая спуск указательным пальцем, и взвел курок.