Зеленые холмы Винланда

Ан нет, не слишком хорошо, оказывается. Полукругом перед ним стояли оружные воины племени Насыпных Холмов, нацелив дротики в его грудь. А в центре того полукруга – Великая Мать, улыбалась змеей. По правую руку от нее – добрый жрец Чимс. По левую – злой жрец… а имени его Сивел так и не узнал ведь. Да теперь уж зачем?..

Великая Мать оглядела Сивела с ног до головы. Жалкое, должно быть, зрелище он собой представлял нынче. Она еще улыбнулась – змея змеей! Сказала:

– Славная жертва! Боги будут довольны, приняв ее, и возьмут Великого Жреца Огня к себе!

И род Великого Жреца Огня продлится на земле!

Чего-чего? Сивел не понял. При чем тут?

Великая Мать не отказала себе в удовольствии объяснить. Чисто женская месть:

– Ты сделал, что мог, бледнолицый Гризли! Три дня назад мне подошло время – и красный прилив не наступил. Ты сделал, что мог. Спасибо тебе от племени Насыпных Холмов. И от меня отдельно.

Добрый жрец Чимс тут же протянул Сивелу плошку с пахучим питьем – вроде в благодарность. Сивел машинально принял плошку, машинально хлебнул. Горячая лава ринулась по горлу, обожгла желудок. Сивела снова шатнуло.

Злой жрец без имени тут же сунул под нос какие-то орешки или не орешки – в горсти. Сивел машинально схватил пальцами – сколько ухватил. Забросил в рот, зажевал. Полегчало…

Однако настолько сразу полегчало, что внезапная волна благодарности захлестнула с головой – благодарности к Великой Матери, к доброму и злому жрецам, к стражам с дротиками, вообще ко всему племени Насыпных Холмов. И сразу стало сильно клонить в сон.

На краю сознания Сивел зацепился: нельзя! Всю свою волю напряг: нельзя! Обмяк нарочито, закатил глаза, мягко упал, стал недвижим.

– Славная жертва! – повторила Великая Мать. – Завтра боги будут довольны. Опускайте его обратно – до завтра, до Солнца.

Сивел ощутил, как его приподнимают. Как его кладут поперек двух копий и внаклонку опускают в яму. Как он скатывается вниз и утыкается лицом в рыхлую смердящую землю. Как сверху тяжело шуршит щит, закрывая небо.

Первое, что сделал, снова очутившись в пустоте и темноте, – мучительно вытошнил поглощенное. Содрогался, корчился. Старался не издать сопутствующих звуков. После, превозмогая навалившееся безразличие, рыл землю, скрывая следы извергнутого.

Все же нашумел слегка, наверное. Щит наверху снова и опять стал сдвигаться. Сивел раскинул руки, грудью прикрыв еще не зарытое. Замер в безволии. В безволии, в безволии!.. Спиной ощутил испытующий взгляд стражника сверху. Не шелохнулся. Долгий взгляд, очень долгий.

Наконец, щит снова и опять задвинулся. Тут Сивела снова и опять вытошнило – в прежнее извергнутое. Холодная испарина по всему телу. Но – уже легче. В сон по-прежнему клонило неимоверно. Ан чувство благодарности ко всем этим… поутихло. Даже стало оборачиваться своей противоположностью.

Вот, значит, как! Так вот, значит! Великая Мать всего лишь использовала его, будто жеребчика. Причем не сразу. Сначала испытала на Чулке из племени вако. А теперь он и не нужен. Хотя в качестве жертвы сгодится! Когда бы красный прилив у нее наступил в очередной раз, тогда бы Сивела вытащили из ямы, отмыли бы, снова и опять отвели бы к сове лупоглазой, к суке жирной. Делай, Гризли, что приказано, и будь что будет. Если мучиться долго, то получится когда-нибудь. То-то он думал-гадал, зачем его в яме держат месяц без малого! А просто ждала Великая Мать после той памятной ночи – наступит красный прилив, не наступит… Не наступил… Все. Гризли сделал свое дело, Гризли может уходить – навсегда. Искусство продления рода требует жертв. И жертва та – он, Сивел.

Ну, уж не-ет! Теперь – точно, нет! Теперь, когда он все разложил по полкам и каждой мысли нашел место!

Сивел еще полежал, отдыхая. Понял, что все же засыпает. Дурманящее зелье с дурманящими орешками отчасти действовали. Он сильно, с вывертом ущипнул себя за щеку. Еще полежал. Еще ущипнул. Дождался, когда над головой станет совсем темно, когда вечер ночью сменится.

Вечер ночью сменился, а вот стража – нет, не сменилась. И еды ему не принесли. Надо думать, зелье с орешками от жрецов должно одурманить до утра – и зачем тогда лишний раз еду пленнику спускать в яму? Все равно спит…

Сивел вслушался. Страж пыхтел трубкой, что-то тихонько гундел под нос. Коротал ночку, бодрствуя изо всех сил.

Сивел издал дикий рев, потом застонал-заскулил, снова и опять взревел, снова и опять застонал-заскулил.

Страж наверху оборвал гундеж. Отодвинул щит, закрывающий яму, посветил факелом вниз: что такое?!

Сивел катался по дну ямы в страшных корчах, держась за живот, ревел-стонал-скулил, ревел-стонал-скулил, ревел-стонал-скулил. Какая боль! Какая боль!.. Вдруг застыл и упал навзничь. Дернулся еще и застыл, уставив невидящие глаза в открывшееся звездное небо.

И то! Подпоили-подкормили какой-то отравой! Для привычных зверомордых, может, и привычно – сонный дурман, не более. А для непривычного бледнолицего – смертельно.