Во сне он не потерял контроля за окружающим. Где-то заржали кони, звук не обеспокоил, не вывел из оцепенения. Донеслись голоса людей, смех. Пролаяла собака, достаточно далеко, чтобы не обращать на нее внимание. Сон становился более глубоким. Возникло что-то странное, обращенное внутрь, смутно осознанное. Вдруг увидел он огромные камни и лес, вздыбленный к самому небу, а то и падающий в пустоту, на дне которой гремел кипучий поток. И белые вершины увидел, откуда текла свежая прохлада. И шорох высоких, пахучих деревьев. Из каких далей памяти возникла картина природы, среди которой жили его предки?…
Но явление возникло и взволновало, потрясло уснувший мозг. Бодо вскинул морду и в следующее мгновение уже стоял на ногах, вслушиваясь в ночь. Окрестность дышала черным безглазым покоем, южной негой, теплом неостывшей земли. Сильно пахли акации, горьковатый привкус увядания щекотал ноздри. Бодо постоял и лениво отправился к куче знакомой травы. Порывшись в овсянице, он начал жевать — неторопливо и без особого удовольствия, просто потому, что было часа четыре утра — время, когда зубры привыкли выходить на пастбища.
В домах за оградой стали появляться огоньки, из труб потянуло дымом. По степи недалеко от загона пробежал табунок зверей с твердыми копытами. Бодо прислушался, не понял, что там за животные.
Немного позднее ему набросали через ограду свежей травы, просунули корыто с мелко изрубленной свеклой и дробленой пшеницей. Ешь, не хочу! Бодо дождался, пока рабочие отошли, и тогда еще раз хорошо поел. Ощутив избыток сил, он пробежался до своего водопоя и вокруг загона.
Так началась его жизнь на новом месте.
Менялись дни, после тепла пришли нудные дожди. Бодо с удовольствием стоял под тихими струями и только что не покряхтывал, словно в бане. Шерсть на нем отмылась, приобрела шелковистый блеск. Исчез противный запах дороги, дыма, очистились ноги. И когда вдруг сильно похолодало, он принял зиму как должное. Лежал и чаще подремывал. Карантин всегда скучен.
Вот тогда впервые Бодо увидел по ту сторону ограды коренастого, бородатого человека в железных очках, а около него пятерых людей помоложе. Потом он видел их чуть не каждый день, они подолгу наблюдали за зубром, но не дразнили близостью. Пожилой что-то говорил, юноши записывали. Приходили они и утром, и к вечеру. Иногда с ними приходил громкогласый большой человек, умеющий раскатисто смеяться. Это был директор Аскании-Нова. После ухода людей Бодо стал обнаруживать у ограды куски соленого хлеба и не без удовольствия съедал их.
У пожилого был глуховатый, добрый голос. Своим спутникам он говорил:
— Вот он, кавказец. Его не спутаешь ни с равнинным зубром, ни тем более с бизоном. Экстерьер иной.
— Цветом и статью он похож на беловежцев, Григорий Александрович. Чучела в нашем музее точно такие, — не соглашался один из молодых.
— Зарецкий, сравните его не с чучелами, а с Жахом, со старым Васькой в Буркутах, где находится все стадо. Бодо меньше их, выше на ногах. У него нет глубокого перепада от загривка к шее. Вы не видели диких кавказцев, когда бывали с отцом в горах?
— Нет, профессор, я не видел зубров близко, хотя и порядочно жил на Кише.
— Набирайтесь впечатлений, пока потомок Кавказа Бодо перед нами. Не отсюда ли начнется новое кавказское стадо?
Профессор Кожевников приехал с молодыми аспирантами в Асканию-Нова, как только сообщили, что Бодо у них. Руководитель кафедры забрал в эту поездку и Михаила Зарецкого, который уже работал в аспирантуре. Этот юноша не скрывал своего желания посвятить жизнь Кавказскому заповеднику.
При первой встрече с Фортунатовым и Браунером Зарецкому предложили поработать в архиве заповедника, разобраться в родословной каждого зубробизона. Все понимали: с прибытием потомка горного подвида начинается новая страница в печальной судьбе зубров. Чтобы не допустить ошибок, требовалось точно знать родословную каждого гибрида.
Молодой Зарецкий начал не на пустом месте. Уже была составлена родословная многих зубров. В архиве Асканий-ского заповедника работал когда-то ученый Гребен, история самого Бодо была записана в Международной племенной книге, это сделали Эрна Мор и Ян Жабинский.
Зарецкий с товарищами проводил много часов у загона Бодо, а также в Буркутах, где находились гибриды, но больше внимания уделял разбору документов. Их тут целые горы. Старательности и личной заинтересованности у молодого аспиранта было предостаточно: отец сумел внушить ему глубокий интерес к зубрам. Михаил Зарецкий знал, что прадеда вот этого Бодо доставили в Санкт-Петербург еще до рождения Михаила именно отец и егерь Телеусов. Этот зубр стал для него связующим звеном с прошлым, продолжением отцовских забот и устремлений.
Между тем Бодо уже готовили для перевозки в гибридное стадо. Акклиматизация и карантин прошли успешно.