Зеленые листы из красной книги

— Лучше сказать, за услугу, которую вы могли бы оказать немецкой армии. Вы русский офицер. Не коммунист. Не еврей. Протяните руку помощи нашей армии. Крах Совдепии — дело недолгого времени. Тогда и вы, и ваша жена останетесь живы. Мы умеем ценить друзей.

— Что у вас на уме?

— Локальная операция. Вам, знатоку гор, даем батальон горных стрелков, вы проводите его тайными тропами на Белореченский перевал, минуя, конечно, позиции Красной Армии. Вот и все. Почему это важно? Мы непростительно задержались как раз в этом месте. Не вышли на перевал. Не торопитесь с ответом. Подумайте о себе и о своей жене.

— Нет, — сказал Андрей Михайлович и поднялся. — Я не предатель. Не надо строить иллюзий. Услуги от меня не дождетесь. Честь имею!..

— Тогда вместе с женой! — эсэсовец почему-то крикнул. Его выводил из себя этот бесстрашный человек. — Умрете оба!

Зарецкий не ответил. Он шел к двери.

Два дня их продержали в тюрьме. Водили еще на допрос — сперва его, потом Дануту Францевну. Один день прошел без допросов. Они находились вместе.

Голодные, измученные, они все сказали друг другу. Примирились с неизбежностью. Сидели рядом, Данута склонилась на его плечо. Сжимали руки, молчали. Слез не было. За окном о железный козырек целые сутки стучал дождь. Безрадостный кусок неба, видимый из камеры, выглядел то серым, то черным. Тогда сверкало, гремело, потоки воды заливали подоконник и пол. Жуткая погода, под стать их положению.

Под вечер за дверью раздались крики, брань. Зарецкие встали. Обнялись, поцеловались сухими губами. Пора. Дверь распахнулась. Вышли с достоинством. Зарецкий поддерживал жену под руку.

В группе смертников было человек пятнадцать, из них три женщины. Дождь сразу промочил всех до нитки. Конвоиров не спасали плащи, ветер срывал с их голов капюшоны. Ругались они по-русски, по-немецки, кляли погоду, арестованных.

По городу вели долго, прошли мимо виселицы, которая стояла на базарной площади. Гестаповский механизм что-то не сработал, а может быть, поняли, что устрашающего представления в такую погоду сделать не удастся. Вывели за окраину, где река Курджипс сливается с Белой.

— Я знаю это место, тут крутой обрыв, — сказал Андрей Михайлович, словно речь шла о простой прогулке.

Им не приказывали раздеться, даже не стали связывать. Спешили. Велели стать стенкой, плотнее друг к другу и к самому берегу.

— Лицом к реке! — Закричал кто-то из палачей. Зарецкий не повернулся. На него снова крикнули, наставили винтовку. Он коротко ответил:

— Стреляйте! Не привык отворачиваться.

И, нащупав руку жены, сдвинулся с места, хорошо загородив ее телом.

Треска винтовок и автоматов он уже не слышал. Почувствовал резкий толчок в грудь и, падая, навалился спиной на Дануту. В следующую секунду они покатились вниз. И все кончилось.

Палачи подошли к обрыву. Добили двух, упавших наверху, столкнули вниз. Дождь вдруг припустился сильней. Галечный берег осыпался, покрывая тела. Река переполнилась, черная вода гудела. Вот она подхватила и понесла одно тело, второе…

Скоро все стихло. Солдаты ушли. Берег опустел, изредка шумно сваливались размытые выступы, да шелестел о траву не перестающий дождь.

Данута Францевна очнулась, как только вода коснулась ее лица. Рука продолжала сжимать холодную, вялую руку мужа. Скорей инстинктивно, чем осознанно она отодвинулась от воды, стряхнув с себя и с мертвого мужа песок и галечник. И поняла, что жива, поняла, что сделал Андрей перед казнью.

Дождь все шел, дождь-спаситель. Она села, отодвинулась от воды и положила омытую голову Андрея на свои колени. Некоторое время смотрела, как мертвые один за другим уплывают вдоль узкой закрайки. Вода подбиралась и к ним. Ну, нет, она не отдаст мужа.

Убедившись, что ноги держат ее, Данута Францевна взяла Андрея под руки и потащила вдоль обрыва, высматривая, где пониже. Каждый шаг давался ей с большим трудом, она садилась, снова тащила, пока не нашла места, где можно подняться наверх. Здесь оставила тело и пошла, то и дело, останавливаясь, к предместью.

Уже под утро, с помощью незнакомых, но сострадательных людей, удалось перенести Зарецкого в заброшенный сарай. Его подготовили к погребению. Обсушилась и переоделась сама. Хоронить решили на другую ночь.

Весь день, пасмурный, сырой и очень неуютный, Данута Францевна не отходила от убитого мужа, не выходила из сарайчика, куда их поместили. Ощущение нереальности происходившего делало ее похожей на сомнамбулу. Ничего не болело, она все слышала, отвечала, но есть отказалась, только пила воду. Что-то в ней надорвалось. Сперва редко, потом чаще стала накатывать слабость, мир куда-то исчезал, и она словно парила между небом и землей. Очнувшись, видела себя лежащей там, где раньше сидела. Удивлялась происшедшему и вновь теряла сознание.

В одно из таких мгновений слабости она и умерла, опустив голову на холодную грудь Зарецкого.

Хоронили их крадучись, на пустыре за огородами, где утром успели вырыть неглубокую могилу. Ее только пришлось расширить для двоих.