Зеленые млыны

Уже вторую неделю они ничего не знают о родителях. Раньше родителей посылали на морковь, копать морковь замечательно, она сладкая сладкая, они и им сюда переправляли ведерко другое моркови, а теперь родители, наверно, на какой нибудь еще работе, может быть, в карьерах, тут, недалеко от Глинска. Однако глинские о них не забывают, женщины приходят туда, где они, дети, всем скопом разбирают лачужки, верно, еще с ночи туда пробираются или на рассвете и оставляют там хлеб, лук, а то и молоко в крынках, а вчера какая то добрая душа поставила за дверями покойного Мони Чечевичного корзинку пирогов со свеклой. Там было семнадцать пирогов. «Вы когда-нибудь пробовали ржаные пироги со свеклой?» «Я выросла на них, — говорит Мальва. — К ним еще хорошо добавлять калины и маку». «Чудо! — подхватывает девочка. — Белые пироги не такие вкусные. Мама пекла с фасолью, с рыбой и с повидлом. А как поспевала вишня, то и с вишнями. А вы сами откуда?» «Из Вавилона… Вчера они там убили одного…» «Уже убивают?..» — ужаснулась девочка. Им сказали, что их не тронут. Только когда разберут свои халупы, их из Глинска увезут. Начальник полиции не говорит, куда именно их отправят, но все равно нигде не может быть хуже, чем в этом страшном подземелье. Вот они и спешат разобрать свои старые жилища. Уже немного осталось, еще пять или шесть домишек. Немцы решили снести всю улочку. Гриша Яровер наконец от кричался, и Рита, пригревшись под боком у незнакомой женщины из Вавилона, заснула. Перед этим она еще успела рассказать, что ее отец почти каждую неделю ездил на своей повозке в Вавилон, и всегда охотно. Она тоже мечтала побывать с папой там, но так и не пришлось съездить.

Мальва тоже задремала, но тут с грохотом упал железный засов по ту сторону двери, а потом полоса света выхватила их из тьмы, лежащих па кирпичном полу. Дети вставали друг за дружкой и выходили на свет, двигались торопливо, каждый боялся опоздать, чтобы, не дай бог, не остаться в подвале.

«Пойдем», — сказала Рита. Мальва встала, шагнула за девочкой, но в дверях их остановил жандарм. Это был вчерашний убийца, Мальва не сразу узнала его, а узнав, снова увидела всю сцену расправы: услышала размытый изморосью крик мальчика, увидела вилы, потом выстрел и страшное, улыбающееся лицо вот этого убийцы. Но она и теперь еще не знала, что он убил ее сына… Жандарм приказал Рите догонять остальных, потом обратился к Мальве:

— Доброе утро, мадам. Мой шеф снова хочет видеть вас у себя. Я провожу вас к нему, но сперва зайдите сюда, — он показал на боковую дверь. — Там вода и все необходимое. Наведите красоту, шеф любит красивых женщин. — И засмеялся.

Мальва, уверенная, что жандарм издевается над ней, все же вошла в комнату довольно просторную, с небольшим окошком под самым потолком. «Караульня», — догадалась Мальва. Чан с водой, зеркальце на стене, на перекладине несколько полотенец, одно вышитое. У глухой стены топчан. Мальва умылась, подошла к зеркальцу и нисколько не испугалась, увидев себя совершенно седой. Дверь приоткрылась, жандарм догадался, что у нее нет расчески, вынул свою металлическую и подал Мальве. Она подержала ее в руке и вернула. Жандарм извинился, спрятал расческу и повел ее так, непричесанную.

Вел он ее через Глинск, к Бугу… На рыночной площади несколько заключенных вкапывали виселицу, один узнал Мальву, это был предсельсовета из Овечьего, уже немолодой человек, Степан Дудко, он поклонился Мальве, потом сокрушенно покачал головой. По ту сторону площади маленькие разрушители принялись за очередной домишко. Увидав Мальву в сопровождении жандарма, они притихли. К дому, некогда такому родному для Мальвы, подошла машина, из нее вышел Кон рад Рихтер, часовой у калитки отдал ему честь, выбросив руку вперед, и отворил перед ним калитку. Потом часовой пропустил Мальву. Сколько раз в своей жизни входила она в этот дом, а не заметила, что деревянные ступеньки крыльца посередине совсем стерты. Наверно, потому не заметила, что тетка Палагна застилала их ковриком…

Здесь все отдает смертью. Мальва ощущает ее запах — изысканный запах мыла, которым пользуется Рихтер, мыла нездешнего, с едва уловимым ароматом ландыша и еще какого то цветка. И вот в этом преддверии смерти взгляд Мальвы ненароком остановился на инвентарном номере стола, выбитом на белой жести. Стол знакомый, под зеленым сукном, с львиными лапами, а вот номера этого она почему то не замечала. Может, его и не было. Да нет — бляшка прибита двумя гвоздиками, головки у них ржавые и лишь номер четкий, словно только что выбит:,… «Это сумасшествие, наверно, так начинается сумасшествие», — и она снова повторяет мысленно это число.

«Кто ты такой на нашей земле? Даже стол этот захвачен грабительски. Вон номерок на нем. Наш номерок. И гвоздиками прикреплен нашими. А твое на нем разве что число!» Ах, вот почему засел у нее в голове этот номер! Они напали на нас 22-го, июня… Вот почему она не может избавиться от этого навязчивого числа…