Зеленые млыны

…Она вспоила своим молоком целые народы. Всю жизнь будут сниться нам утренние и вечерние запахи молока, которое было то сладким, почти медовым, собранным для нас с цветов, то чуть горьковатым, словно настоянным на полыни, то внезапно ударяло в ноздри степным донником и напоминало нам про запорожских казаков. А то, бывало, пахло ржаным полем и пьянящим настоем чебреца и повилики… Каждый день оно другое, и эта его неодинаковость была таким же чудом, как и сама корова. А корову только в одном можно упрекнуть — в том, что ей все равно кого поить, гения или тирана — на ее молоке равно может взрасти как тот, так и другой.

Наша корова всегда доилась никудышно, хотя у нее было гигантское вымя, четыре соска (в этом иногда наблюдаются удивительные отклонения). Масти она была теплой, серебристой, кончики огромных рогов сходились высоко над головой, глаза — палево серые, в движениях медлительна; когда была сыта, мычала лениво, трубным голосом и только среди ночи иногда срывалась на тревожную флейту, давая знать хозяевам, что ее беспокоит что то. В стаде к ней относились с почтением самые большие озорницы (кому не дано характера, у того красноречивая внешность). Одним словом, это было палеозойское существо, которое годы делали все более фантастичным и колоритным, не похожим на всех других вавилонских коров, из которых добрая дюжина была ее же потомством. Продавать ее водили не раз. Скомпрометированная и заметно обиженная на хозяев, Зозуля после каждой ярмарки победоносно возвращалась в свой двор и на тех же самых кормах, в тех же яслях неделю другую творила поистине чудеса.

В ту весну она родила едва ли не последнего теленка. Можете себе представить, что творилось у пас в хате и как прекрасно нам после этого жилось. Неделю мы топили молозиво, потом зарезали теленка, мясо его было вкусное, сладкое. Коровка погоревала, но постепенно стала отдавать все молоко, и мы уже вдосталь пили его да еще выделяли крыночку для детишек Явтуха. Рано утром он сам забирал ее, но прежде чем нести домой, отпивал чуточку, чтоб не расплескать по дороге, делал несколько затяжных глотков и только потом благоговейно нес, как величайшее сокровище. Однажды Явтушок споткнулся и разбил крынку с молоком. После этого за молоком приходила Прися. Она не позволяла себе ни одного глотка, все относила детям, хотя мать наливала дополна. Явтушок без тех нескольких глотков заметно осунулся, стал неразговорчив, помрачнел. Отец велел матери посылать еще кружку молока помимо крынки — для Явтушка. Сосед повеселел, ожил. Между тем корова старалась изо всех сил, теперь на нее молились две многодетные семьи, она стала для нас величайшей святыней. Явтушок прибегал каждое утро и, убедившись, что Зозуля жива и здорова, с облегчением и надеждой возвращался домой. Раз в неделю мать ухитрялась выжимать в мешочке творог, томила его в печи, и он радовал обе семьи пасхальным своим ароматом. Но вот по селам внезапно прокатилась эпидемия краж скота, да такая, какой не припомнят и старожилы. Коров красть трудно, с ними далеко не убежишь, на них зарятся только местные воры. Началось все еще зимой. В первых двух трех случаях вызывали из Глин ска собаку ищейку, но поскольку она ни разу не напала на след, ее перестали привозить, а коровок уводили все чаще, вот вот могли добраться и до нашей. Однажды ночью воры и в самом деле побывали в хлеву, выломали кусок стены, хотя глина была замешана густо, но коровушку не вывели — не смогли снять конские путы, которыми ее обматывали на ночь. Напуганная Зозуля стала давать меньше молока, не жевала жвачку, боялась даже своих. Явтушок с отцом кое-что придумали, Зтобы помешать злодеям, если они захотят еще раз попытать ночью счастья в нашем хлеву. Стены изнутри укрепили досками, а над дверью на специальном рычаге подвесили пудовую гирю, которая падала, как только переступишь порог. Кроме того, вход в хлев был укреплен треугольником из тяжелой цепи, так что, если бы ворам даже посчастливилось не угодить под гирю, которая должна была обрушиться, как гром с ясного неба, на голову первого же смельчака, — им ни за что не удалось бы вывести корову через этот железный треугольник. Наверное, еще ни одна корова на свете не жила в такой крепости. Теперь они, оба хозяина, могли спать спокойно, самые большие надежды возлагая все же на гирю, действие которой чуть было не испытал на себе Явтушок, когда однажды утром зашел поглядеть на корову, позабыв о своем дьявольском приспособлении. Гиря упала перед самым его носом и наполовину зарылась в земляной пол. Стало быть, сообразил Явтушок, гиря падает с опережением, на какую-то долю секунды раньше, чем надо, и этот недостаток был своевременно устранен.