Зеленые млыны

«Ты все так описал, что я словно побывал на этой заводи… в теле. Это наша фантазия, Клим. Мечты. А в жизни есть просто Варя Шатрова — веснушчатая, с большими синими глазами цвета Гипанида — так, кажется, называл наш Буг Геродот. В каждой женщине нас либо привлекает, либо отталкивает ее прошлое, но это лучше, чем женщина вообще без прошлого. У женщины без прошлого, кажется, и будущего не может быть. Да и откуда ему взяться, из чего развиться, если не было драмы, трагедии, горя, сомнений?.. Бесцветность и будничность женщины ощущается на расстоянии. Варю не причислишь к красавицам, но есть в ней что-то такое, чего нет у моей Иванны, эдакая непосредственность, необусловленность поступков, что ли, не знаю, как это выразить. Вероятно, женщине труднее всего остаться просто женщиной. Но если это ей удается, она уже на грани той белой богини, которая мерещится моему другу с райкомовских мостков…

А я тут днем председательствую, а ночью подымаю на «катерпиллере» целину. У меня двести гектаров сорняков, в которые не сунешься ни на волах, ни на лошадях. Джунгли из чертополоха и ежевики, прямо вода закипает в «катерпиллере». Вот что взрастил мой папаша, выкармливая волов и читая журнал «Сам себе агроном», где, между прочим, есть и писания нашего Соснина. Я случайно наткнулся на них, раньше я и не знал, что такой журнал издавался и учил моего папашу всему тому, с чем мы потом встретились в Вавилоне и здесь, в моем Лебедине. Скажи Соснину, что теперь я тоже кое-что почерпнул из этого журнала, разумеется, для колхоза, не для себя. Между прочим, там есть и о вредителях: свекловичных, картофельных, пшеничных и всяких прочих, даже на розы.

Мысленно (лат.).

Не верь, Клим, что контра может наслать новых вредителей на наши поля. Вредители плодятся сами. Есть такие, чьи личинки могут спать в земле десятками лет, а потом просыпаются. Передай поклон Варе, не будь товарищ Гапочка таким бдительным, я непременно бы ей написал. Но я не хочу, чтобы мои письма очутились в Краматорске, тем паче, что Иванна прислала ко мне в знак примирения нашу старшую дочку. Галька шутит, что теперь наши с мамой силы равны… Двое на двое…»

Дети спали, по Аристарху не спалось. Уже которую ночь напоминало о себе Жабье озеро — в низинке за садом. Там зарождались первые весенние оркестры. Лягушачьи.

Вот как бывает в жизни. Человек создает для себя нечто, на первый взгляд вроде бы великое, вечное, надеясь и мир поразить и самому обрести радость хотя бы на исходе жизни. А жизнь мудрее человека. Ее недостает, она отсняла свой миг и угасла, сожгла себя на собственном костре, который каждый человек разводит в самом начале, чтобы потом сгореть на нем. И тепло костра доброго человека долго еще греет других, а быть может, и никогда не угасает, и им волен воспользоваться каждый, кто не отбрасывает прочь тепло жизней, горевших до него, не ставит свою жизнь в центре вселенной, посреди безграничной галактики жизней. Одни лишь гелиотираны могут питать надежду, что вселенная, вся, без границ, принадлежит им. Они даже могут просуществовать какое то время в этом иллюзорном надмирье, убежденные, что они вечны, тогда как на самом то деле они такие же мотыльки однодневки, как и все остальные, разве что с большим или меньшим вкраплением на крылышках минорных цветов.

Аристарх считал себя простым смертным и потому прислушивался ко всему, созданному другим человеком, жившим здесь до него, словно бы грелся у разведенного им костра. Отворял оконце, выходившее на озеро, и слушал клич обновления. Первым начинал заводила (а может, заводилиха), потом смельчака поддерживало еще несколько голосов, а дальше вступал уже и весь оркестр, поражая слушателя не столь своей сыгранностью, сколь умением прерывать мелодию внезапными паузами для передышки.

И вот однажды ночью послышалась ему в этом оркестре скрипка. Аристарх не поверил, вышел из хаты, тихонько прокрался на озеро, чтобы, часом, не спугнуть скрипку, если та и в самом деле там окажется, а не почудилась ему. Сомнений быть не могло, оркестр играл в сопровождении скрипки, играл вдохновенно, как никогда, и главное — без этих своих виртуозных пауз. Аристарх обмер от изумления: верь он в духов, мог бы предположить бог знает что, а тут, затаясь у седого осокоря, думал, это какое то наваждение. Но скрипка и в самом деле звучала над озером где то совсем рядом. Аристарх отошел от осокоря и по тропке, вытоптанной в крапиве скотом, пошел на гать.