Зеленые млыны

Дзинь дзинь! Что за чертовщина, уже и в Вавилоне появился велосипед (кто? чей? и почему Валахи молчали об этом?). Прямо на меня летит на велосипеде женщина, ее тень падает с плотины на пруд, и там ее видно даже лучше, чем здесь, она взглядывает на меня, не узнает, проскакивает, к моему удивлению, едва дер жащийся мост, вылетает на гору, в Чапличев проулок, там снова «дзинь дзинь» (еще кого-то встретила), и я уже слышу ее на самом верху, во дворе у Зингеров. «Мама, мама! Откройте, это я…»

Мальва! С нею для меня весь мир вернулся сюда. И как это так получается в жизни — вот только подумаешь о человеке, случайно, невольно, а он уже здесь! Вот вспыхнуло для нее окошко, отворяется дверь и теперь в сенях дзинь дзинь дзипь дзинь! — а это уже для сына, только разносится повсюду. Скрипнули двери у Явтушка, великий вавилонянин вышел подышать ночным воздухом, а там, откуда Мальва прибыла, Лель Лелькович, тонкий знаток Вавилонского царства, испив пива, наверно, вытанцовывает с Паней Властовенко падеспань, и лемки восхищаются этой, пусть и не соединенной навеки парой. А мои перетрудившиеся Валахи спят как убитые. «Нашли?» — «Нашли…» — «.Бедное дитя. Вот так произведут на свет и забудут…»

Утром не то Рузя, не то Прися (обе уже успели здесь побывать) принесли Валахам весть; ночью вернулась Мальва, одна, без Журбы, заработала там на вредителях велосипед (вон какие у них премии!), на нем и прикатила, совсем больная, кашляет, не иначе как приехала умирать. Чахотка, замужество, чужая сторона — одно к одному, вот и выходит…

На качели собирались после обеда, народу набилось, как никогда, запрудили весь двор, и Мальва вышла к ним, со всеми здоровалась, а с Валахами обнималась, как и надлежит бывшим родичам, и пила, и смеялась, и дважды или трижды становилась на качели" с парнями, которые тут выросли. И с нею в Вавилоне стало уютно, а мне почему то вспомнился Журба, хата Парнасенок на пригорке и тихая покинутость Журбы в этой хате в ночные часы… Не под силу ему завоевать неукротимую душу Вавилона, воплощенную в Мальве. «А, чертенок! — заметив меня, проговорила Мальва и рассмеялась. — Вот видишь, снова мы тут…»

Часть вторая

Кто бы мог подумать, что вавилонские качества Явтушка проявятся с новой силой после того, как он останется без собственного поля, без лошадей, которых он собирался со временем сменить на волов серой глинской масти — непременно серой, ибо он верил в глубине души, что добираться до выношенного им в мечтах счастья лучше всего как раз на таких волах, — останется без борон, катка, сепаратора и плуга (какой был чудесный плуг, так, впрочем, и не заплатил за него Явтушок Моне Чечевичному!), останется без телеги, которая, кроме прямого назначения, служила ему еще каждое лето по ночам ложем, для чего была застлана соломой либо сеном, а днем прикрывала от солнца, и лежа под ней в холодке, приятно было разглядывать колеса, любоваться после хорошего обеда идеальной простотой их совершенных форм — непостижимый полет мысли улавливал Явтушок в этом единстве обода и спиц, свидетельствующем, казалось, о непрерывности мира; он был убежден, что по принципу колеса устроена и сама солнечная система со всеми планетами и их спутниками, и потому считал колесо творением скорее самого господа бога, если он есть, а не человеческого разума, в возможности которого Явтушок не очень верил, полагая, что тот более приспособлен разрушать, чем «г созидать. Пока у Явтушка все это было, он вполне серьезно верил в фантастическую свою идею, что когда-нибудь он все же возвысится над Вавилоном и если уж не овладеет им, то по крайней мере покорит его себе хоть на последние годы жизни. Был у него при этом еще верный расчет на плодовитость Приси, которая могла заселить весь Вавилон его, Явтушка, детьми. Ну, разумеется, его — в той мере, в какой это делалось до сих пор (он не снимал со счетов и Соколкжов, однако и себя еще чувствовал не последним воином).

Глава ПЕРВАЯ