Зеленые млыны

— Правильно! — воскликнул Явтушок. — Идите. Ска жите ей, что я здесь. А этого люцифера гоните в три шеи.

Тесля форсировал Чебрец, угодил в топь, из которой едва выбрался, прошел мимо конопли, кое где уже собранной, потом по стежке меж сухих подсолнухов поднялся на гору. Прошел прямо во двор, остановился у погреба с кирпичным входом и поманил туда сборщиков картофеля. Они оставили на огороде ведерко и лопату. Ксан Ксаныч сперва растерялся, подумав, уж не Явтушок ли этот незнакомец, ведь о смерти Явтушка на Синюхе он выдумал, а самого Явтушка в лицо не знал, только читал Присе его письма с фронта. Письма были пустенькие — про гусей, цыплят, свинью, но Ксан Ксаныч читал их Присе в своей редакции — про любовь, верность, счастье, и читал возвышенно, как и надлежит читать письма с фронта любимой жене. Прися всякий раз плакала, растроганная…

— Это он? — спросил Ксан Ксаныч.

— Нет, нет, первый раз вижу. Они подошли. Тесля поздоровался.

— Вам кого? — спросила Прися. — Прися Варивоновна? Это вы?

— Я буду. Я.

— А это кто? — Тесля показал на помощника. Прися улыбнулась.

— Ксан Ксаныч… Мой примачок…

— Так… Вы почему очутились тут, па чужом огороде? И в чужой одежде? И с чужой бабой, черт подери?

— Ее муж погиб на Синюхе…

— Ну да, погиб, и мы…

— Выдумки, Прися Варивоновна. Ваш муж жив здоров, сидит в лозняке и ждет вечера. Сюда каждую минуту могут явиться немцы, и я советую вам, любезный, немедленно убира ться отсюда…

— Ой, господи! Родной мой Явтушок! Зовите ж его Где, в каком лозняке?

— Вон в том. В красном. За Чебрецом.

— Ксан Ксаныч! Ну чего вы стоите? Бегом ведите его сюда. Обед готов, водка есть. А за то, что человек собрал картошку, только спасибо сказать…

— Пошли, — сказал Тесля и повел Ксан Ксаныча в лозняк.

Картошка в костре поспела, Тесля разгреб лопатой жар и набрал в карманы горячей картошки — для Явтушка. Ни сам Вайс, ни его люди в Вавилоне не появлялись. Но Тесля был беспощаден: весь день продержал Явтушка в лозняке — пусть поостынет, чтоб не натворил дома бед. Ксан Ксаныч бегал с корзинкой туда и обратно; за обедом, который длился до ночи, они с Явтушком помирилидь, а когда старшина стал читать на память письма Явтушка с фронта, автор их прослезился, а там уж белые усы сошлись с черными…

Глава ВТОРАЯ

Ксан Ксаныч тогда же перебрался к Соколю кам, и уже на следующее утро Явтушку пришлось с ним поздороваться, и притом как можно любезней — сосед есть сосед. Ксан Ксаныч ответил так, словно видел Явтушка впервые, словно обо всем было позабыто за одну ночь — солдат солдата поймет лучше родного брата. Весь день он копал картошку с Даринкой на ее огороде, чувствуя себя неплохим хозяином. Явтушок не имел к нему никаких претензий, только выговаривал Присе, что та, не успел муж погибнуть на войне, уже завела себе примачка, да еще намного моложе и намного красивей своего супруга, а это досадно. Теперь, видя его с Даринкой, Явтушок все сплевывал в сердцах и бубнил свое: «Э, все вы одним миром мазаны. Хотел бы я только увидеть, как поведет себя Лукьян, застав Ксана с Даринкой на картошке». Но Лукьян не появлялся, а Ксан Ксаныч все увереннее утверждался там как хозяин. Покрикивал па Даринкиных детей, по вечерам созывал уток с пруда на свой лад (пуль, пуль, пуль, пуль!), принялся перекрывать крышу, которую Лукьян совсем не чинил, словно не думал больше жить под нею. Одним словом, осел надолго и основательно, верно, решил и зимовать в Вавилоне и даже подружился с Явтушком. Однако новые власти заметили его и прислали за ним Савку Чибиса. Ксан Ксаныч в управу не пошел, наскоро собрался в дорогу, и только его видели. Даринка с неделю потужила о нем, сама дошивала крышу, сама покрикивала на детей и даже уток звала, как ушедший: пуль пуль пуль пуль пуль! И вот этого Явтушок не мог стерпеть, выбегал во двор и кричал Даринке: «Ты как зовешь вавилонскую утку, пуль тебе в пуп?!» Да как закричит по утиному: тась тась тась тась! — тут не то что свои, чужие утки причаливают к берегу. А потом спросил о Ксане Ксаныче: «Нету?» — «Нету. Видно, домой подался…»