Зеленые млыны

Утром привезли из Журбова багаж Соснина. Кованый, с двумя медными ручками сундук книг и чемодан с бельем. Там, наверное, были рубашки, поражавшие Мальву свежестью еще в пору учения на курсах. Мировую революцию можно совершить только в чистых рубашках, повторял Соснин на лекциях.

Когда коммунары внесли его багаж, он еще спал. Узнав его, старый Сипович расчувствовался, обронил слезу и вышел. Остальные стояли, не в силах поверить, что их первый вожак, тот, кто собрал их отовсюду, а иных даже из самой Америки, снова здесь. Но это был он, светловолосый, белобровый, даже во сне удивительно вдохновенный Соснин, который и прежде не умел очень уж рано вставать и не будил их рельсой, как потом делал Клим Синица, а теперь Мальва. Сегодня Мальва впервые не прибегла к рельсе, чтобы дать Соснину выспаться. Только во дворе шумел Родион Чумак, отправляя своих на сев и не зная еще, что коммуна со всем имуществом, землями, оврагами и лугами уже принадлежит колхозу. Когда же во двор выйдет Соснин с коммунарами и сообщит об этом, Чумак, обезумев от радости, вскочит на первого попавшегося коня, который как раз будет пить из желоба, и, носясь во весь дух по Семиводам, заорет: «Да здравствует коммуна! Да здравствует товарищ Соснин!»

…И вот теперь Соснин навещал больную. На одноконных санках, одетый в потертый медвежий тулупчик, который запомнился Мальве еще с Костромы, на голове заячья шапка, сшитая, верно, уже здесь, глинскими мастерами. Чтобы не нанести в хату холоду, он вешал эти свои меха в сенях на гвоздок. Брюки, как всегда, навыпуск, хорошо отглаженные. Мальву это даже смешило. «А вы все гладите, как на курсах». — «Привычка, Мальва, привычка, что поделаешь, не терплю на мужчине мятых брюк». Как ребенок радуется новой игрушке, так он радовался каждой новой машине, которая прибывала в Семиводы, разумеется, не без содействия товарища Чубаря. На радостях Соснин все похвалялся подстрелить для Мальвы дрофу, но эта птица в наших местах так перепугана и осторожна, что и не подступишься к ней. Зайца же, бывало, приносил и вешал в сенях, на тот же гвоздок, что и одежду. Там заяц несколько дней вымерзал, прежде чем попасть в печь. Родом Соснин был с Валдая и все хотел научить Зингеров готовить зайца по-валдайски — с грибами, лесными ягодами и бесчисленным количеством острых приправ, но ничего из этой науки не вышло. Какие уж тут грибы и ягоды, да и приправ нет в помине, зато заяц по-вавилонски, нашпигованный салом и чесноком, да еще обложенный нарезанной картошкой, удавался хозяйке, а это тоже вкусное блюдо.

А Журба, или, как его нарекла Мальвина мать, Рыжий, не появлялся. «Ой, мама, оставьте вы меня в покое с этим Рыжим! Вы же не были на балу, не видели. Там таких девчат с лемками понаехало, что хоть картину с них пиши, а вы все Рыжий да Рыжий». — «Эх, кабы этот Соснин был на десяток лет помоложе!» Мальва добродушно смеялась над этими мамиными сетованиями по поводу того, что никому уже не под силу исправить, разве что судьбе самой, а вот Рузя, бывавшая у них каждый день, так что вовсе выстудила собственную хату, убеждала обеих, что годы тут ничего не значат и если бы ей, Рузе, довелось выбирать между Рыжим и этим, она отдала бы предпочтение Соснину. Хоть и не первой молодости, а как ловко водил в вальсе Варю Шатрову. А она этого Клима Синицу с кожаной рукой еле еле поворачивала. Чем больше проходило времени после бала, тем охотнее Рузя мысленно возвращалась к нему. Мальву это беспокоило, она с давних пор жалела Рузю…

Прошлой весной, как раз на Евдокию, Мальву неожиданно вызвали в райком к заворгу Яше Тимченко, который беседовал с ней от имени первого. Этот Яша Тимченко ростом не вышел и потому выпендривался, держал грудь колесом и вообще разыгрывал этакого геркулеса. Когда он выбегал из за стола к открытому окну на каждую тарахтящую бричку, чтоб не пропустить возвращение первого, широкие штанины его брюк с выпяченными от постоянного сидения за столом коленками шелестели тоненько, как осока. Но первый не возвращался, и Яша Тимченко распоряжался без него с явным превышением своих полномочий. Возраст не казался Яше помехой, ему было едва за двадцать, и он полагал, что у него еще будет время для продвижения по служебной лестнице, тогда как первый, то есть Клим Синица, может так и закиснуть здесь, в Глинске. Заметив насмешливые искорки в глазах посетительницы и догадавшись, чем они вызваны, Тимченко вынужден был перейти на высокопарный стиль: «Я вызвал вас по поручению первого, в связи с важными обстоятельствами, которые могут изменить на данном этапе всю вашу жизнь…»