— Что такое?
— Мне и в голову не приходило. Совсем отнялась. Правая нога. Пощупай. Нет, без толку. Омертвела!
— Онемела? — забеспокоился я.
— Онемела, омертвела, какая, к черту, разница. Мне крышка! Послушай, ты должен бежать вместо меня! Вот шарф и кепка!
— Твоя кепка?..
— Когда выиграешь, всем ее покажешь, и мы расскажем, что ты побежал из-за моей дурацкой ноги!
Я натянул кепку и повязал шарф.
— Но как же так... — возмутился я.
— Ты справишься! Запомни: пока не появится «КОНЕЦ»! Песня почти допета. Ты в напряжении?
— А ты как думаешь!
— Побеждает слепая страсть, сынок. Лети очертя голову. Если кого-нибудь собьешь, не оглядывайся. На старт! — Дун поджал ноги, чтобы я смог выбраться. — Песня кончается. Они целуются...
— Конец фильма! — крикнул я.
И выскочил в проход.
Я несся вверх по уклону, думая: «Первый!
Впереди никого! Дверь!»
Я толкнул дверь, и грянул гимн.
Влетаю в вестибюль. Самое страшное позади!
«Победил! — мелькнуло в голове. — Я стою, увенчанный кепкой и шарфом Дуна, словно лаврами триумфатора. Я принес выигрыш всей команде!»
А кто пришел вторым, третьим, четвертым?
Я смотрел на дверь, пока она не захлопнулась.
И тут только услышал крики из зала.
Боже мой! Наверное, сразу шестеро ломятся не в ту дверь, кто-то споткнулся, упал, остальные — на него. А как еще объяснить, что я — первый и единственный? Там в эту секунду небось развернулась настоящая потасовка, обе команды вцепились друг в друга мертвой хваткой, кто стоя в полный рост, кто растянувшись на полу, в креслах и под креслами. Вот что там сейчас происходит!
Мне хотелось закричать: «Я победил!» — чтобы драка прекратилась.
Я отворил дверь.
Вперился в черную бездну зала, где все застыло в неподвижности.
Подошел Нолан и выглянул из-за моего плеча.
— Полюбуйся на ирландцев, — сказал он, кивая. — Служение музам ставят выше спринта.
В темноте раздались крики:
— Еще! Снова! Последнюю песню! Фил!
— Не шевелитесь. Я наверху блаженства. Дун, как же ты был прав!
Нолан миновал меня и уселся в кресло.
Я долго стоял, глядя на ряды, где сидели команды спринтеров, не шелохнувшись, смахивая слезы.
— Фил, друг! — крикнул Тималти откуда-то с передних рядов.
— Готово! — прокричал в ответ Фил.
— И на этот раз, — добавил Тималти, — без гимна.
Аплодисменты.
Погасли тусклые огни. Экран засветился, как огромный теплый камин.
Я оглянулся и посмотрел на ослепительный, здравый, трезвый мир Графтон-стрит, на паб, гостиницы, магазины, прохожих-полуночников. Меня терзали сомнения.
А потом, под музыку «Прекрасного острова Инишфри», я стянул кепку и шарф, запрятал свои лавры под кресло и медленно, с вожделением, без всякой суеты и спешки, прошел мимо Снелла-Оркни с его канареечной компанией и тихо погрузился в кресло...
Время расставания наступило незаметно.
— Но, ей-богу, — сказал Тималти, — вы же только что приехали!
— Мы нашли то, за чем пришли, сказали свое слово и посмотрели на ваш потрясающий спринтерский забег, за что премного вам благодарны. Нам ни к чему задерживаться дольше, — заявил высокий грустный счастливый пожилой юноша. — Цветам пора в теплицу... а то увянут за ночь. Мы всегда летим, несемся вприпрыжку, скачем. Мы в вечном движении.
Аэропорт потонул в тумане, и канарейкам ничего не оставалось, как заточить себя в клетку парома «Дан-Лэри», отходившего вечером в Англию, а я и постояльцы Финнова паба остались на пристани и смотрели, как те отплывают. Вон они, все шестеро, на верхней палубе, машут нам руками, а вот мы — Тималти, Нолан, Гэррити и остальные — машем снизу. А когда паром прогудел и отвалил, Главный Птичник кивнул, всплеснул правой рукой, и все запели: «По городу Дублину шел я впотьмах. Двенадцать пробили часы. И видел, как косу плетет при свечах дева небесной красы».
— Боже мой, — сказал Тималти, — вы слышите?
— Они же все до единого сопрано! Сопрано! — воскликнул Нолан.
— Не ирландские, а истинные, настоящие сопрано, — сказал Келли. — Черт, что же они раньше не сказали? Если б мы знали, то могли бы наслаждаться их пением целый час до отхода.
Тималти кивнул и добавил, слушая, как мелодия плывет над волнами:
— Непостижимо. Невероятно. Как мне не хочется, чтобы они уезжали! Подумать только: сто лет, если не больше, люди твердят, что они все исчезли. Но теперь вернулись, пусть даже совсем ненадолго!
— Кто исчез? — спросил Гэррити. — Кто вернулся?
— Ну как же, — сказал Тималти, — эльфы с феями, конечно; они когда-то населяли Ирландию, а теперь их не осталось. Они заглянули к нам сегодня, и у нас изменилась погода. Теперь вот снова покидают нас, а некогда обитали здесь всегда.
— Помолчи! — прикрикнул Килпатрик. — Лучше слушай!
И мы, девять мужчин на краю причала, слушали, а паром уходил все дальше, и пели голоса, и стелился туман. Мы решились уйти, только когда паром отошел совсем далеко и голоса растворились во мгле, как благоухание папайи.
Ко времени нашего возвращения в «Четыре провинции» повалил снег, который вскоре превратился в дождь.
Ночь длинных ножей.
Точнее, одного — гильотины.
«Если б я только знал» — как говорил^ герои приключенческих романов.