Зеленые ворота

Чиновники финансового ведомства отправились туда, прихватив в пользу казны наличность в золоте, выплаченную филиалом Шульца в Бордо, но прибыв на место, обнаружили только руины и пепелища, поросшие бурьяном и плющом. Не на что было даже наложить арест, и судья из Полье, некий мсье де Кастельно, в округе которого находилось это владение, усомнился, что если выставить поместье на аукцион, кто-то захочет его приобрести.

Следовательно, оставался только корабль, но тем должно было заняться адмиралтейство, а точнее командир флотилии «Ла-Рошель» контр-адмирал де Турвиль. Впрочем, в ту пору корабль и его капитан ещё не возвратились в порт; их след затерялся где-то в океане, между Азорскими островами и западным побережьем Франции.

Генрих Шульц после визита чиновников мсье де Бетюна в свой филиал несмотря на их молчание тут же догадался, о чем идет речь, и предпринял дальнейшее следствие своими силами, желая узнать всю правду и все детали. Это удалось ему без особого труда; благодаря своим связям и знакомствам уже назавтра он получил исчерпывающую информацию, касавшуюся не только сути дела, но и всех побочных его аспектов. Он, например, знал, что Мартену не грозит смертная казнь (чего опасался Людовик де Марго) и предвидел, что рано или поздно король позабудет о его провинностях.

« — Правда, Мартен утратит остатки состояния — если уже не потерял их, — думал он, оценивая ситуацию, — ибо никто не сумеет вернуть от мсье де Бетюна денег, конфискованных в казну. Но хоть» Зефир» не отберут! Тут есть свои хорошие и есть плохие стороны. Хорошие — поскольку перейди «Зефир»в собственность королевского флота, его бы никогда не удалось выкупить. Плохие — поскольку Мартену может прийти в голову идея новой экспедиции, например, на покорение Новой Франции с Самуэлем Шамплейном. Я же хочу видеть его в Гданьске, и причем как можно скорее. Его, корабль и эту женщину. Или может быть наоборот: её, корабль и его. В конце концов можно его и предоставить собственной судьбе, лишь бы Мария Франческа и «Зефир» принадлежали мне. Ведь у меня есть Грабинский. Так было бы лучше всего. Мартен перестал быть незаменимым. Лишился ласки Господней. Удачи и состояния, но это почти одно и тоже, поскольку Бог любит людей богатых.»

Подкрепленный столь возвышенным посылом, Шульц вернулся мыслями в Гданьск, а точнее к своим семейным делам, которые там были известны лишь в кругу городских нотаблей.

Он был женат. Но хранил это в тайне от Мартена и сеньориты де Визелла, поскольку полагал, что таким образом легче завоюет её симпатии. Женился он, разумеется, ради огромного приданого, а также для того, чтобы войти в родство с богатейшим и наиболее влиятельным в Гданьске семейством Циммерманов. Гертруда Циммерман была единственным ребенком и наследницей огромных капиталов, множества каменных домов, бессчетных предприятий и судов. Она не отличалась ни красотой, ни умом. Но эти недостатки вполне компенсировало её приданое, а в будущем — богатое наследство Рудольфа Циммермана.

Да, будущее разворачивало перед глазами Генриха Шульца роскошные картины. Зато действительность, особенно действительность его семейной жизни, вызывала в нем лишь неприязнь и отвращение. Каждый раз, когда он поднимался на мраморное крыльцо своего нового дома возле Зеленых ворот в конце Длинного Рынка, мысль о Гертруде, с которой нужно было сесть за стол или лечь спать в огромную резную кровать, отравляла ему минуты отдыха. Шульц оттягивал момент возвращения, блуждая взором по мастерски кованой балюстраде, разглядывая золоченые лепные розетки своего дома, который так ему понравился, когда тесть подарил его к свадьбе, и который теперь скрывал в своем богатом нутре все то, чем он рассчитывался за приобретения этого союза. Наконец с тяжким вздохом входил он в прихожую, а потом, избавившись от шляпы и плаща, тяжело шагал дальше, чтобы приветствовать жену молчаливым кивком и холодным формальным поцелуем в её чрезмерно высокий лоб.

Он с ней почти не разговаривал; скорее, говорил сам с собой или размышлял вслух в её присутствии, убежденный, что эта ограниченная молчаливая женщина немногое поймет из его монологов.

Гертруда улыбалась робко и застенчиво, чтоб не показывать при этом испорченных желтых щербатых зубов, или вздыхала, когда ей казалось, что Генриха заботят какие-то неприятности.

Была она апатична и — по крайней мере на вид — бездумна. Ее худая костистая и плоская фигура, редкие волосы и круглые птичьи глаза без всякого выражения создавали общий облик, который и в самом деле не мог пробудить нежных чувств, за исключением быть может жалости.

Но Генрих Шульц вовсе не жалел её. Если он возвращался поздно и заставал её уже в ночном уборе, терпеливо ожидавшую в супружеской спальне, при виде её головы в папильотках и длинной тонкой шеи, торчащей точно стебель георгина из скромного выреза ночной сорочки, его охватывало искушение открутить этот увядший цветок и выбросить его на помойку.