Буксир, тянувший плот, уже скрывался за поворотом. Сколько же ума и силы в человеке, подчиняющем себе природу и ее безначальную, безграничную энергию! Одного из таких могущественных людей Гаухар совсем случайно встретила на пароходе, когда ехала из Казани сюда. В те дни ей было не до знакомств, не до разговоров. И все же человек этот, с виду совсем обычный — среднего роста, средних лет, с бородкой, скромно одетый, заставил Гаухар слушать его. Вероятно, он заговорил о том, что ему ближе и дороже всего, — о своем любимом деле, — потому и было в его словах столько убежденности, чувства. Он назвал себя начальником одного из нефтепромыслов Татарии. Проникновение в недра земли, в ее толщу, он считал не только увлекательным, но и поистине богатырским делом. И сколько еще неизведанных и неразгаданных тайн, ошеломляющих открытий могут дать глубины земли! Вероятно, это был очень интересный рассказ. Но тогда Гаухар была слишком занята собой. Из всего рассказа попутчика ей урезалась в память всего лишь одна ошеломляющая фраза: по его словам, стакан нефти, добытый в глубинах татарской земли, обходится нам не дороже такого же стакана, наполненного… газированной водой. Даже в те минуты Гаухар была поражена. Насколько умело и какими темпами приходится работать, какую технику надо было сотворить, чтобы нефть, лежащая под толщей земли в несколько тысяч метров, обходилась столь дешево.
Гаухар не доводилось близко общаться с такими поистине героическими людьми, быть непосредственно причастной к их титаническому труду, но она их современница, живет рядом с ними, и эта близость не озаряет ли и ее, скромную учительницу, тем светом, который виден всему миру?! Ей, очевидице таких чудес, просто недопустимо чувствовать себя придавленной личными невзгодами!
— Вот какие мысли неожиданно зародились в голове Гаухар, когда сидела она на берегу реки Камы, неподалеку от мало кому известного городка Зеленый Берег.
День уже клонился к вечеру, тени стали длиннее. Природа как бы притихла в грустной задумчивости. В атакой час не на пользу человеку оставаться в одиночестве. Гаухар поднялась с места, направилась к тому клену, где отдыхала Миляуша.
Девушка открыла глаза, улыбнулась.
— А ведь я, кажется, вздремнула!
— На здоровье, дорогая Миляуша. Я рада, что ты отдохнула… Впрочем, вот что скажи мне: почему ты оставила меня одну? Уж не из тех ли соображений: пусть, мол, художница побудет наедине с природой?
Может, и так. Чего тут особенного, Гаухар-апа? Гаухар помолчала, как бы собираясь с мыслями; что-то заставило ее пристально взглянуть на Миляушу» И под этим взглядом растерянность, похожая на испуг, мелькнула в лице девушки, словно Гаухар нечаянно разгадала какие-то сокровенные ее мысли.
— Ладно, Миляуша, оставим в покое художницу, хотя весьма спорно, много ли у меня от настоящего художника. Скорее всего, я просто одна из любительниц, каких тысячи. Пожалуйста, не преувеличивай моих возможностей. Скажи, ведь ты ради меня пошла на прогулку?
— Ну хотя бы и так. Чего тут особенного? — Миляуша невольно насторожилась.
— Почему же все-таки ушла от меня? Разве тебе не скучно было одной?
— Вот те на, скучно! А кто же мне еще нужен? Ты ведь рядом, — Миляуша пыталась улыбнуться.
Гаухар еще раз, теперь уже с определенным расчетом, пристально взглянула на девушку.
— Кто знает… Случается, что кто-нибудь да нужен…
— Не говори ерунду, Гаухар-апа! — с каким-то надрывом сказала Миляуша. — Поговорим-ка лучше о другом. Видишь, кончилось красно летечко. А за осенью придет зима… Если подумать, так на свете мало найдется людей, таких же беззаботных, как мы с тобой, Гаухар-апа. Не правда ли? Люди заделывают дыры, чтоб в домах было теплее. Заготовляют всякие припасы. Верно? Старики не зря говорят; у зимы брюхо большое, все подъест. Раньше в зимнюю пору люди испытывали холод и голод. А мы вот, как кузнечики, стрекочем; «Кто-нибудь да нужен».
Закончив эту странную, почти бессвязную речь, Миляуша отвернулась. У нее вздрогнули плечи. Гаухар молчала. Да, она не могла ошибиться — Миляуша влюблена. И, кажется, неудачно. Может быть» она потому и затеяла эту прогулку, что не знала, куда девать себя? И все-таки Миляуша счастливее других, она может надеяться. А что ожидает Гаухар?.. Нет у нее ни своего дома, ни счастья, ни любимого человека.
Вдруг Миляуша, закрыв лицо руками, зарыдала. Гаухар, пытаясь успокоить, обняла девушку за плечи, а у самой тоже слезы заблестели на глазах, — ее собственная рана только еще начала затягиваться, но далеко не зарубцевалась…. Так они и сидели, обнявшись, говоря Друг другу какие-то малопонятные и еще менее утешительные слова. Здесь безлюдно, никто не услышит этих слов. Если и услышат, только лес да река. Они, пожалуй, могли бы рассказать, о чем так жалостливо говорили Миляуша и Гаухар, но ведь большинство людей не понимают, на каком языке шепчутся между собой ветви деревьев и волны реки.
4