Зеленый берег

Но Джагфар не спит, даже не дремлет. Он совсем не размазня. Этот проклятый Дидаров кого хочешь заговорит. Ловок на язык. И высказывает именно то самое, что давно уже засело у Джагфара где-то в тайниках души. Однако он никогда и никому не выложил бы все это напрямик. Потому он и сидит, опустив голову, избегая смотреть в глаза Дидарову. Если посмотрит, сразу увидит: ведь они с Дидаровым братья родные, как говорится, и по крови, и по духу. А вот в этом родстве Джагфару и не хотелось бы признаваться. Не потому, что очень совестно или зазорно. Просто незачем открывать лишнее, Джагфар не привык к этому. Он многому учится у Дидарова. Но болтать не желает.

Гаухар, сгорая от стыда, все эти откровенности слушала через стенку. «Если бы оба они были трезвыми, Дидаров, наверно, не наговорил бы столько пошлостей, а Джагфар не стал бы слушать, — мучительно думала она. — Значит, они пьяны. Но ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Неужели Исрафил такой двуличный человек? Он главный инженер, один из руководителей на большом заводе, многие слушают его, верят, делятся с ним мыслями не только о производстве. Главный инженер бывает советчиком, особенно для молодежи, не только в технике, но и по делам человеческим. Как же люди не видят маску на лице этого лжеца? Или видят, да… Неужели жизнь так сложна и трудна?..»

А вот еще одно «неужели». Почему Джагфар терпит около себя этого пройдоху? Приводит к себе домой, слушает его бесстыдную болтовню. Что может быть общего между ними?..

Выйти, что ли, к ним?.. Но Гаухар опять останавливается. Нет, просто бранью тут ничего путного не добьешься. Надо во что бы то ни стало вырвать мужа из-под влияния Дидарова, иначе он погибнет, Все же Гаухар и подумать не могла, что ее Джагфар, этот аккуратист, выдержанный, рассудительный человек, вдруг так податлив. Ведь он смотрит в рот Дидарову и молчит. Значит, на уме у него тоже темно? Нет, это ужасно, нельзя терпеть этого! Вероятно, и сама она повинна в нравственном падении мужа. Если бы она внимательней присматривалась к нему, к его дружкам, сегодня не пришлось бы так страдать.

Но ведь она о другом собиралась говорить с Джагфаром. С чего же начать?.. Может, вообще не заводить сегодня никаких объяснений, подождать более удобного времени, когда муж сумеет выслушать ее на трезвую голову? Не в силах, не может она ждать!

— Ну, Джагфар, кажется, я немного засиделся, да и вино ударило в голову. Ты все наливаешь да наливаешь, — послышался за стеной голос Дидарова, — Пора домой. Ты не обижайся на меня, — может, что лишнее сказал. Но это не мои слова, не я их придумал. Это, брат, сама жизнь! У тебя хватит ума, сам все поймешь. Ладно, до свидания.

Гаухар торопливо убирала со стола посуду, словно ей хотелось как можно скорее избавиться от следов чего-то постыдного, происходившего в ее квартире. Джагфар с взлохмаченными волосами, с расстегнутым воротом, развалясь, сидел на диване.

— Не люблю я этого твоего друга, — словно самой себе сказала Гаухар.

Джагфар как бы недоуменно пожил плечами:

— Что ж, ищи такого, кто по вкусу… А я тем временем пойду отдохну.

Для внимательного и всегда обходительного Джагфара ответ этот был резким, грубоватым.

Но Гаухар было не до тонкостей сейчас. Ей в пору было следить за собой, чтоб не, сорваться, не закричать.

— Если хочешь отдохнуть, я сейчас постелю, — ответила она. А помолчав, добавила: — Но мне надо бы серьезно поговорить с тобой, Джагфар. Лучше всего не откладывать, сейчас поговорить. Все равно рано ила поздно этот, разговор состоится.

Джагфар настороженно повернул голову, взглянул на жену, — куда девалась его дремотная ленца.

У Гаухар было определенное намерение высказать свое мнение о Дидарове, предостеречь мужа, что дружбе с этим двуличным человеком вряд ли сулит добро. Но в последнюю минуту у нее как-то само собой сорвалось с языка:

— Я хотела бы, Джагфар… Я хочу рассказать тебе кое-что о Фаягуль Идрисджановой. Не первый раз собираюсь…

Краска бросилась в лицо Джагфару. Он был выпивши, но не настолько, чтобы не понять, о чем может пойти речь.

— Сама не знаю, почему, — начала Гаухар, — но я не люблю Фаягуль и не могу преодолеть это неприятное чувство. Впрочем, она первая подала пример беспричинной враждебности. Мы с ней не ссорились открыто, ничего оскорбительного не говорили друг другу. Но при первых же встречах она так высокомерно и презрительно смотрела на меня, что мне оставалось отвечать тем же. Я понимаю, Джагфар, — это мелочная взаимная ненависть унизительна для интеллигентного человека, особенно для учителя, — но ничего не могу поделать с собой. Как-то я не удержалась, обратилась к Шарифу Гульмановичу. Он согласился, что такие отношения не украшают учителя, и посоветовал.

— Ты рассказала эту чепуху директору? — перебил Джагфар.

— Как же было не рассказать? Между двумя учителями, работающими в одной и той же школе, возникла вражда, и эту свару надо скрывать от уважаемого, более опытного человека, от руководителя твоего? Это никуда не годится, Джагфар.

И ваш директор нашел время выслушивать женские сплетни?