В давние времена сказали бы, что в этом зале негде яблоку упасть, что здесь людей – как семечек в арбузе или сельдей в бочке.
Билетов было продано почти вдвое больше – зрители сидели вплотную, на подставных стульях в проходах и даже на полу у самой арены. И вся эта многоликая масса колыхалась, гудела, вздыхала, ерзала в нетерпении, ибо афиши обещали нечто невиданное:
Места мальчикам и Тэйке достались в третьем ярусе. Как только они заняли их, в первом ярусе появилась мисс Жэфи с Лари Бакет, Джойсом, Зилдой и Гердой. Лари вертела по сторонам головой и вскоре заметила близнецов. Рот ее растянулся в улыбке.
— Привет, мальчики, — крикнула она, перекрывая многоголосицу зала. — Эльза Кнэп – ваша служанка? — Глаза Лари сверкнули восторгом.
Близнецы, словно сговорившись, отвернулись. Острый стыд обжег щеки. Они взглянули друг на друга. И тут Альт с трепетом ощутил, что между ним и братом впервые за долгое время пробежала искра понимания: с какой стати конфузиться от слов этой пустышки Лари?
— Мне страшно, — готовая вот-вот разреветься, Тэйка схватила Альта за руку. — Может, уйдем отсюда?
— Ты что, всерьез веришь этой глупой афише?
— Нет, конечно, и все-таки… Если по-настоящему… — Тэйка всхлипнула, вспомнив, как полицейские выволокли Пипла из мастерской, скрутили руки и втолкнули в черную машину. — Если по-настоящему, — глотая слезы, проговорила она, — то мы не должны не только сидеть рядом с Чарли, но и разговаривать с ним. Мы должны презирать его и ненавидеть.
— Тэйка, ты забываешь… — Альт покосился на брата. Тот сидел с напряженным лицом, и было ясно, что он все слышит.
— Да, забываю, забываю, — в отчаянии прошептала девочка. — Пилюли. Но ведь должна у человека быть на плечах и собственная голова!
Чарли потупил глаза. Альт готов был поклясться, что он смущен. Очень. С ним явно что-то происходило.
Вдруг зал встал: в ложу входил Умноликий. Он повел острым носом по сторонам, встряхнул шевелюрой и важно сел, давая понять, что можно сесть и остальным. Тишину прорезали звуки фанфар. Их тут же проглотила барабанная дробь. Тяжелый оранжевый занавес колыхнулся, раздвинулся, и публика обмерла. На арену, опустив голову, неверным шагом выходила понурая кляча. Верхом на ней сидел тощий длинноногий человек с лихорадочным блеском в глазах, бородкой клинышком на изможденном лице, в картонном шлеме и с длинной палкой, которую он, очевидно, принимал за копье. Но с каким достоинством он держал это «копье»! Будто нацеливал на невидимого врага. Эта неожиданная отвага в тщедушном теле выглядела так комично, что зал захлебнулся смехом.
Умноликий довольно потер руки: хорошо! Еще ничего и не началось, а уже смеются. Но что это? Публика вновь притихла и, как показалось правителю, даже сочувственно вздохнула – за всадником, обнявшись, не отрывая глаз друг от друга, словно черпая в этом силу, шли Ром и Джулия. Чем-то похожие на Рикки и Ленни, они были так прекрасны, что Умноликий позеленел с досады: отчего сразу не надели им на головы шутовские колпаки!? Вот они остановились в центре арены, взялись за руки, и зрители вытянули шеи, потому что белое платье Джулии и темный камзол Рома, их лица и руки вдруг замерцали легким радужным светом. Юноша и девушка, казалось, были сотканы из солнца.
— Вы поражены, прекрасные сеньоры? — усмехнулся Дон Ких, объезжая арену по кругу. — Но это же влюбленные! Достопочтенные сеньоры, они светятся от счастья!
Первый Эрудит тревожно взглянул на Умноликого. — Ничего-ничего, — бормотнул тот и беспокойно забарабанил костяшками пальцев по креслу.
Ослепленная Ромом и Джулией публика не сразу заметила еще одного человека. И только Чарли, покраснев до ушей, выдавил:
— Шкипер!
Человек скромно стоял у занавеса. Когда же наконец взгляды всех обратились к нему, воскликнул:
— Нас ждут ураганы?!
Зал недоуменно молчал, разглядывая незнакомца в ужасном полосатом нательнике и фуражке с блестящим козырьком.
— Неужели не замечаете, как у вас душно? — Шкипер вытер лоб платком. — Триста молний в печень, здесь ни одного иллюминатора!
— Что-то парад слишком затянулся, — Умноликий явно забеспокоился.