Зеленый дом

Дождик осенний начнет моросить еле-еле;
выйду на улицу, и отыщу на панели
гостя, уставшего после тяжелого дня,
чтобы поплоше других, победнее меня.

Тихо взберемся в мансарду, под самую кровлю
(за ночь вперед заплачу и ключи приготовлю),
тихо открою скрипучую дверь наверху,
пива поставлю, нарезанный хлеб, требуху.

Крошки смахну со стола, уложу бедолагу,
выключу тусклую лампу, разденусь и лягу.
Буду ласкать его, семя покорно приму, —
пусть он заплачет и пусть полегчает ему.

К сердцу прижму его, словно бы горя и нету,
тихо заснет он, — а утром уйду я до свету,
деньги в конверте оставлю ему на виду…
Похолодало, — наверное, завтра пойду.

Старые рабочие

Старым рабочим в мороз не нужны свитера,
ждут возле фабрик они с полшестого утра,
смотрят, кто прежде гудка проскользнет в проходную,
и не торопятся делать работу дневную.

Старых рабочих в цехах окружает уют,
спешки не любят, казенных вещей не берут,
дружно ругают в столовой фабричной кормежку,
носят с собою из дома горшочек и ложку.

Старым рабочим не в жилу сидеть в кабаке,
лягут на травку, а то соберутся к реке,
смотрят на злаки, на борозды, взрытые плугом,
речи со звездами долго ведут и друг с другом.

Старых рабочих судьба не сгибает в дугу,
но не пытайся найти их на каждом шагу:
меньше на свете была бы, пожалуй, тревога,
если бы их оставалось еще хоть немного.

Из сборника «ХВАЛА ОТЧАЯНЬЮ» (1946–1972)

Там, за старым рынком, есть квартал,

Там, за старым рынком, есть квартал,
что давно меняться перестал:
без толку то лето, то зима
гложут толстостенные дома.

Там одна к одной, как на подбор,
прилепилось множество контор;
звон к вечерне грянет с высоты —
скоро станут улицы пусты.

Лишь старик-привратник со двора
уходить не должен до утра
да трактирщик ночи напролет
свой заветный погреб стережет.

И, рукой хозяйкиной блюдом,
пробуждается веселый дом,
чтобы гость захожий мог всегда
наверстать пропавшие года.

Заезжий двор, клетушки

Заезжий двор, клетушки,
заглохший палисад;
чуть утро — запах стружки
всплывает невпопад.
Стучат тарелки где-то.
До жалости мала,
скользит заплатка света
вдоль шаткого стола.

Уже слегка привянув
и подвернув края,
висят листы каштанов;
замшавела скамья;
под буком темнокорым,
прозрачна и светла,
смесь пыли с мелким сором
слетает со стола.

Объемлясь дремой тяжкой,
скучает палисад,
спят и сверчок, и чашка,
и дикий виноград;
затишье, полдень, лето,
от зноя тяжела,
скользит заплатка света
вдоль шаткого стола.

Затянувшийся развод