Зеленый дом

и глодали от голода краешки ясель.

Позабыв о грядущих вот-вот холодах,

воспрядали от сна оводов мириады,

чуя пот лошадиный, и язву, и струп,

и клубами слетались на храп и на круп,

сладострастно впуская в паршу яйцеклады.

На корчевку, на вспашку гоняли коней,

словом, жребий крестьянской скотины несладок.

Но иные сбежали, - идет болтовня,

мол, за Дравой, к исходу осеннего дня

слышно ржание беглых, свободных лошадок.

ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ

На узловой ссадили ополченца,

уже почти в потеках, как назло.

Забравши скатку, шлем и все такое

казенное - оставили в покое:

отвоевал, вали к себе в село.

Туда, где свет единственный маячил,

поплелся парень - к городской черте:

но получил жердиной по макушке,

и, не найдя ни торбы, ни горбушки,

он оклемался в полной темноте.

В предместье все закрытым оказалось:

стояла ночь, уже совсем глуха.

Какой-то дворник сжалился над малым,

пустил поспать в углу за сеновалом

и разбудил до крика петуха.

За городом земля вконец раскисла,

но малый потащился большаком

к себе домой, измотанный и хмурый,

он так и не нашел попутной фуры

и всю дорогу прошагал пешком.

В который раз на придорожный камень

присел он, много времени спустя,

и увидал, закашлявшись с одышкой,

село родное, крестик над церквишкой

и понял, что рыдает, как дитя.

ХУДОЖНИК

Прокорма не стало, обрыдли скандалы,

ни денег, ни хлеба тебе, ни угля;

покашлял художник, сложил причиндалы,

и кисти, и краски, - и двинул в поля.

Он всюду проделывал фокус нехитрый:

пришедши к усадьбе, у всех на виду

вставал у холста с разноцветной палитрой

и тут же картину менял на еду.

Он скоро добрел до гористого края

и пастбище взял за гроши в кортому,

повыскреб замерзший навоз из сарая,

печурку сложил в обветшалом дому,

потом, обеспечась харчами и кровом,

на полном серьезе хозяйство развел:

корма запасал отощавшим коровам

и загодя все разузнал про отел.

Порой, уморившись дневной суматохой,

закат разглядев в отворенном окне,

он смешивал известь с коровьей лепехой

и, взяв мастихин, рисовал на стене:

на ней возникали поля, перелески,

песчаная дюна, пригорок, скирда

и начисто тут же выскабливал фрески,

стараясь, чтоб не было даже следа.

ВОЕННОПЛЕННЫЙ

Он в горы с конвоем пришел, к сеноставу,

в мундире еще, чтоб трудился, как все,

покуда хозяин спасает державу

расчистил бы непашь к осенней росе,

чтоб истово пни корчевал в непогоду,

справлял бы в хозяйстве любую нужду,

чтоб в зимние ночи, хозяйке в угоду,

по залежи горестной вел борозду.

Однако на фронте поставили точку,

хозяин вернулся: такие дела.

Хозяйка ему подарила сорочку

и с грушами штрудель в дорогу спекла.

Вот тут ему шкуру как раз да спасать бы,

не место в хозяйском дому чужаку,

но год, проведенный средь горной усадьбы

развеял по родине дальней тоску.

В капустном листе - настоящее масло,

по-щедрому, так, что не съешь за присест;

однако горело в душе и не гасло

прощанье, хозяйкин напутственный крест.

И странную жизнь он себе предназначил:

в единую нитку сливались года,

он вместе с косцами по селам батрачил,

однако домой не ушел никогда.

ВЕРНУВШИЕСЯ ИЗ ПЛЕНА

Разрешенье на жительство дал магистрат,

и трава потемнела в лесу, как дерюга,

на окраину в эти весенние дни,

взяв мотыги и заступы, вышли они,

и от стука лопат загудела округа.

Подрядившись, рубили строительный лес,

сколотили на скорую руку заборы,

каша весело булькала в общем котле,

и по склонам на грубой ничейной земле

созревали бобы, огурцы, помидоры.

Поселенцы возили на рынок салат,

и угрюмо глядели навстречу прохожим

только голод в глазах пламенел, как клеймо,

им никто не помог - лишь копилось дерьмо,

все сильнее смердевшее в месте отхожем.

В перелоге уныло чернели стручки,

корешки раскисали меж прелого дерна,

на опушке бурел облетающий бук,

где-то в дальнем предместье ворочался плуг

но пропали без пользы упавшие зерна...

И мороз наступил. В лесосеках опять

подряжались они, чтоб остаться при деле,

пили вечером чай на древесном листу,

и гармоника вздохи лила в темноту.

Загнивали посевы, и гвозди ржавели.

КОНТУЖЕННЫЙ

Тот самый день, в который был контужен,

настал в десятый раз; позвать врача

но таковой давно уже не нужен,

навек остались дергаться плеча.

Сходил в трактир с кувшином - и довольно,

чтоб на часок угомонить хандру:

хлебнешь немного - и вдыхать не больно

сырой осенний воздух ввечеру.

По окончаньи сумерек, однако,

он пробирался в опустевший сад,

и рыл окопы под защитой мрака

совсем как много лет тому назад:

все - как в натуре, ну, размеров кроме,

зато без отступлений в остальном,

и забывал лопату в черноземе,

что пахнул черным хлебом и вином.

Когда луна уже светила саду

за долг священный он считал залечь

с винтовкою за бастион, в засаду,

где судорога не сводила плеч;

там он внимал далеким отголоскам,

потом - надоедала вдруг игра,

он бил винтовкой по загнившим доскам,

бросал ее и плакал до утра.

МАРТОВСКИЕ СМЕРТИ

Когда межу затянут сорняки

и вспыхнет зелень озими пшеничной

в деревне умирают старики,

весенней смертью, тяжкой, но привычной.

Сам воздух, будто некая рука

орудует, в кого постарше целя,

чтоб тот залег в могилу тюфяка,

с которой встал-то без году неделя.

Они лежат, одеты потеплей,

и слушают - занятья нет приятней,

как треплет ветер кроны тополей,