Зеленый фронт

Однако страшнее всего было даже не то, что он терял свою человечность и не то, что он растворялся в чем-то другом… Страшнее всего было другое! Это не вызывал отторжения! Кусочек за кусочком, личность Андрея исчезала в глубинах Леса, переставая быть тем самым Андреем. Ему совершенно не хотелось сопротивляться — куда-то «бежать» сломя голову, «кричать со всей дури»… Даже, наоборот, его все чаще и чаще охватывало странное состояние — противоречивой эйфории.

«Он (Лес) какой-то необычный, — всплывало в памяти Андрея. — Жадный до всего! Ему постоянно нужно что-то новое. Мои знания, мысли… Да… Пусть, разве это плохо?». Лес охотно принимал все, что ему давали…

«Я… маленький. Совсем маленький, — делился еще человек, погружаясь в далекое детство. — Зима. Лес прямо за околицей дома мне так нравился, что… Помню лыжи. Широкие, почти в две ладони… Мама говорила, что от отца они остались… Идешь по лесу, а кругом тишина. Мороз только щеки щиплет!». Образы шли широким потоком, превращаясь постепенно в бурный океан видений.

«Чуть отойдешь от села и начинают встречаться следы животных и птенцов, — он заново переживал далекий, но от этого не менее притягательный момент. — Мне всегда нравилось разгадывать их… Кто здесь прошел, а кто вот здесь пробежал. Чудно». В сознании вырастал кусок зимнего леса, покрытого теплым мохнатым белым одеялом. Между черными стволами, великанами возвышающимися посреди сугробов, мелькала еле заметная фигурка… На лыжах шел мальчишка, укутанный в старый полушубок. Одежка не по росту; перешита, кажется. Идет еле, головой по сторонам вертит.

Он улыбался! Улыбался по настоящему, когда не обязательно приподнимать вверх уголки губ и слегка сужать глаза… Андрею было хорошо! Он вновь переживал кусочек своего детства — одно из самых приятных его воспоминаний. Лес тоже это видел и воспринимал… Но не понимал! Череда этих образов, ярких и сочных, для него оставались лишь механически усвоенной информацией. Он добросовестно это принял, запомнил, пропустил через себя, но все без толку! Возникало непонимание! Противоречие! Образы, обычные и знакомые для него образы, не соответствовали таким бурным эмоциям!

Откуда столько теплоты, мягкости и спокойствия? Почему образ скрипучего и искрящегося на солнце снега будил у человека такие удивительный чувства? А слегка кислый запах старой овчины, из которой был сшит полушубок, чем он так дорог ему? Сознание Леса путалось… Рациональность, как неотъемлемое правило любого действия, сбоило и могло дать ответа на все эти вопросы!

Далекое детство сменилось юностью. «Парное молоко… Вкусно. Пенки, — новый, еще более бурный шквал эмоций накрыл Андрей и Лес. — Мама!». Отворилась потемневшая дверь и, пригибаясь, вошла стройная женщина. В ее руках был небольшой глиняный кувшин, накрытый льняной тканью. «Буренку только подоили, — толстый и влажной нос мягко ударился об его ладони и осторожно стал давить. — Вкусное молочко». Кувшин уже стоял на столе. Ткань лежала рядом, аккуратно сложенная треугольником. Стенки были теплыми, и приятно грели ладони… В нос ударил аромат парного молока… Подперев подбородок, женщина смотрела прямо на него. Еще молодое лицо… Вокруг глаз небольшие морщинки… Она улыбалась! «Мама, — Андрея «накрыло». — Где сейчас моя мама? Что с ней?».

Все это тоже впитал Лес, но вновь не было ясности… По огромной корневой системе, пронизывающей сотни гектаров старого леса, стремительно пролетали разряды. Они сплетались в немыслимые узоры, выдавая новые все более мощные импульсы… Новая информация, словно механизмы в огромной машине, вновь и вновь сталкивалась друг с другом, потом разбиралась до самых мельчайших элементов…

В нем все бурлило и клокотало! Зимний лес — цельный образ, где сплелись сотни и тысячи моментов, разбирался, словно игрушка в детском конструкторе. Элемент за элементом, деталь за деталью… Образ зимнего леса сменился видением деревьев, потом веток, коры, наконец, появились крошечные почки, какие-то орешки. Резкий импульс и все началось по новой! Огромный сугроб превратился медленно падающий снег, который сменился одной большой и геометрически правильной снежинкой…

Андрей метался! Не телом, а разумом! Тревога за мать вытолкнули наружу образы войны. «Что же с мамой? — терзала его страшная боль неизвестности. — Мама?!».

…Вновь всплыла казарма. Первые минуты обстрела! Грохот! Летящие кусочки кирпича! Пыль! Крики!

— Ковальских, твою мать! — возникло перекошенное от ярости лицо. — Чего телишься?! В ружье!

Дрожащие руки привычно искали штаны… Вот, на полу…

— Быстрее, быстрее!

Еще один взрыв, потом опять взрыв. Рядом кто-то упал, громко застонав при этом.

«Ремень, где мой ремень? — фрагменты страшной картины сменялись один за другим. — Куда же я его положил? Спинка кровати! Где?». Кто-то начал стрелять через бойницу!

— В атаку! Бойцы за мной! — голос, словно горн затопил все вокруг…