Зелёный гамбит комбинатора

К нему подошла старушка и стала разглядывать солёные огурцы.

– Что разглядываешь так долго? Покупай. Дёшево отдам.

– Что-то у вас огурцы такие сморщенные и скрюченные?

– На себя посмотри, «подруга», да пошла ты лесом!..

В начале подземного перехода на Старый Арбат и проспект Калинина, предлагали свои услуги, начинающие художники и любители с этюдниками. Какой- то мужик вырезал ножницами из цветной бумаги профили лиц, оплативших его труд.

Рядом с ними, но поближе к стене, разместились кучки напёрсточников в разных национальных костюмах бывшего Союза. Лохотронщики практически не проигрывали, что подогревало интерес собравшейся вокруг них публики. Каждому казалось, что он обязательно выиграет, – ведь это так просто, но быстро уходили с пустыми карманами, а которым меньше повезло и без верхней одежды.

Не далеко от них, стоя у стены, какой-то вихрастый парень самозабвенно начал декламировать собственную стихотворную чертовщину:

«Я слышу, как под кофточкой иглятся,

Соски твои – брусничники мои, …»

Вокруг него стала собраться толпа молодых зевак…

«Ты властна надо мною и не властна,

И вновь сухи раскосинки твои…»

Вдруг, не далеко от него какой-то пародист, заглушая своим натренированным голосом стихотворную чертовщину, начал декламировать пародию на его «стихи» и молодёжь переметнулась к пародисту:

«Ты вся была с какой-то чертовщинкой,

С пленительной смешинкой на губах.

С доверчинкой до всхлипинки с хитринкой,

С призывной загогулинкой в ногах».

Пародист на короткое время замолк, но увидев зевак вокруг себя, набрав полную грудь воздуха, продолжил:

«Ты вся с такой изюминкой, с грустинкой,

С лукавинкой в раскосинках сухих.

Что сам собою нежный стих с лиринкой слагаться

И вырос вдруг в извилинках моих.

Особинкой твоей я любовался,

Вникал во все изгибинки твои,

Когда же до брусничинок добрался,

Взыграли враз все чувствинки мои.

Писал я с безрассудинкой поэта,

Возникла уж опасенка потом,

Вдруг скажут мне: не клюквинка ли это с изрядною развесинкой притом?»

Собравшаяся группа зааплодировала. Обойдя эту эмоциональную публику, Оскар столкнулся с зеваками, собравшихся вокруг парней, и затеявших игру «Угадайка» на щелбаны.

– Вот скажи, красивый, – спрашивал плешивый мужик рыжего верзилу, – что такое: вошёл в одну, а вышел в две?

– Баба что ли.

– Сам ты баба! Это он одевает трусы. Получи щелбан.

Окружающие своим смехом поддержали играющих.

– А хочешь продолжение первой загадки?

– Даёшь отыграться?.. Согласен! – верзила приободрился…

– Мужик вошёл в одну, а вышел в три!

– Ну, это совсем просто! Значит у этих трусов была спереди ещё дырка…

– Нет парень, ты безнадёжный болван! Это футболист одевает футболку! Давай свою башку для штрафных «голов!» – верзила снова нагнул голову для получения «премии».

Неожиданно конце перехода девушка запела древнюю песню «Лимончики», аккомпанируя себе на скрипке:

«На базаре шум и гам, слышны разговорчики.

Кто-то свистнул чемодан и запел «Лимончики».

Эх, лимончики, вы мои лимончики,

Растете вы у Соньки на балкончике.

На Подоле Беня жил, Беня мать свою любил.

Если есть у Бени мать – значит, есть куда послать!»

Проходящие изредка бросали ей монеты в футляр скрипки и молча, разделяясь на два потока и по подземному переходу выходили каждый на свою улицу, а девушка продолжила:

«Тётя Соня каждый год, у грузина пьёт компот,

А потом на этот год у нее растет живот!..

Эх, лимончики, вы мои лимончики …»

– Талант на сцене требует таланта и в «зале», – и Оскар, осчастливив исполнительницу более крупной купюрой, вышел к началу Старого Арбата, напоминающего в данный момент большую колхозную ярмарку. Здесь торговали всем, начиная с лифчиков, зимних шапок-ушанок, будёновок, и заканчивая военной формой. Рядом стояли матрёшки, свистульки, самовары, всевозможные эротические фото, картинки художников. По соседству трудились три парня, которые за приличные деньги, из любого желающего делали «звезду», приклеивая их фамилии к шестигранной плите, составленные из анодированных под золото букв, и укладывая затем эту плиту под ноги прохожих.

– Смотри, смотри Витяй, «Звёзды» в очереди стоят! – девушка радостно толкала парня в бок.

– Соня, сколько раз тебе объяснять, что эти не звёзды, а звездонутые!

– Пожалуй, для этих «звёзд» почёт без пьедестала мелковат, – мелькнуло у Иванова-Бендер. – Видимо качество их глупости будет определяться количеством последователей и тех, кто об них будет вытирать ноги!

У одного из исторических фонарей Арбата, на «трибуну» из старых деревянных ящиков, забрался волосатый парень и стал декламировать какое-то «народно-детское похабное творение» прошлых лет, размахивая руками:

«На кладбище ветер свищет, сорок градусов мороз (с ударением на «и»).

На кладбище нищий дрищет – разобрал его понос.

Тут из гроба вылезает в белых тапочках мертвец:

"Кто посмел в такую пору обосрать мою контору и в придачу кабинет?"»

Оскару как-то неприятно стало от такой публичной беззастенчивости, и был удивлён, когда вокруг этой пошлости собиралась толпа любителей таких «творений». И волосатый, вдохновлённый толпой, продолжил:

«Нищий долго извинялся, жопу пальцем затыкал,