Зеленый Генрих

Когда мы добрались до ее дома, она остановилась молча и не шевелилась, хотя я несколько раз спрашивал ее, дернуть ли за звонок или постучать дверным молотком с изящной наядой вместо ручки. И лишь когда я заметил в ее руке ключ, отпер дверь и предложил ей войти, она медленно обвила руками мою шею и начала сперва стонать, как во сне, а затем бороться со слезами, которые не хотели литься. Плащ сполз с ее плеч, я хотел его подхватить, но вместо этого по-братски обнял ее и стал гладить по голове и шее, потому что лицом она зарылась в мое плечо. В изящной серебряной груди, прильнувшей к моей, я чувствовал нараставшие вздохи и слышал биение сердца. Оно напоминало бормотанье скрытого источника, которое порою слышишь в лесу, лежа на земле. Жаркое дыхание Агнесы скользило по моему виску, и мне чудилось, будто я наяву переживаю сладостную и печальную сказку, какие рассказаны в старых песнях. Невольно вздохнул и я. Наконец бедняжка расплакалась и начала горько всхлипывать. Эти естественные жалобные звуки, вовсе не красивые, но бесконечно трогательные, как горе ребенка, теснились и обрывались в ее горле, у самого моего уха. Она перебросила голову на другое мое плечо, и я бессознательным движением приблизил и свою голову, как бы подтверждая этим ее боль. Тогда листья чертополоха и остролиста на моем колпаке поцарапали ей шею и щеку, она отшатнулась, пришла в себя и вдруг поняла, с кем она. Беспомощно стояла предо мной дважды обманувшаяся девушка и, плача, смотрела в сторону. Тогда я, лишь бы чем-нибудь занять ее, повесил ей на руку плащ, осторожно подвел ее к лестнице и затем вышел, притянув за собой дверь. В доме еще все было тихо, ее мать, по-видимому, крепко спала, и я слышал лишь, как Агнеса со стоном поднималась по лестнице, спотыкаясь о ступеньки. Наконец я ушел и не спеша возвратился в праздничный зал.

Глава четырнадцатая БОЙ ШУТОВ

Солнце только что взошло, когда я очутился в зале. Все женщины и пожилые мужчины уже удалились. Но над толпой более молодых мужчин колыхались волны неиссякающего веселья, и многие из гостей садились в ожидавшие их экипажи, чтобы незамедлительно, без передышки выехать за город и продолжать кутеж в охотничьих домиках и увеселительных садах, раскинутых в лесах по берегам широкой горной реки.

У Розалии была в этой местности вилла, и она пригласила веселых участников маскарада собраться у нее во второй половине дня; к тому времени и сама гостеприимная хозяйка должна была прибыть туда. Она пригласила еще нескольких дам, и те сговорились, что по случаю масленицы явятся в прежнем наряде: им тоже хотелось возможно дольше наслаждаться блеском празднества.

Эриксон отправился домой переодеться; сняв маскарадный костюм, он облачился в свое повседневное платье и только проявил большую, чем обычно, тщательность. А так как несколько позже и Розалия появилась в современном туалете, который был выбран сообразно с временем года и торжественностью момента, то можно было подумать, что так условлено между ними или что ими владеет одинаковое чувство, и любопытные наблюдатели не оставили без внимания эти нехитрые признаки.

Люс тоже поспешил домой, но с противоположным намерением. В свое время он для этюда к картине с Соломоном заказал костюм древневосточного царя. Длинное одеяние было из тонкого белого батиста, ложившегося множеством складок и украшенного пурпурной, синей и золотой каймой, кистями и бахромою. Головной убор и обувь также приблизительно соответствовали тому стилю, который в древности был распространен на территории Передней Азии. Создавая картину, он своим этюдом не воспользовался. Но теперь это одеяние показалось ему годным для того, чтобы сыграть шутку и появиться при дворе богини любви в качестве вчерашнего короля охотников, облачившегося в праздничный наряд. Для этого он завил волосы и бороду, умастил их благовонными маслами, а на обнаженные руки надел причудливые запястья и кольца. Все это заняло его до полудня, после того как он, в постигшем его ослеплении страсти, вероятно, провел бессонную ночь.

Что касается меня, то я и вовсе не сомкнул глаз и уже ранним утром отправился в путь с большинством приглашенных. Огромные телеги, которые топорщились копьями сидевших на них ландскнехтов, с грохотом катились впереди, а за ними тянулся длинный ряд повозок и экипажей всякого рода. Все это двигалось навстречу яркому утреннему солнцу по опушке живописного букового леса, вдоль высокого, обрывистого берега потока, который, сверкая, шумно мчался, обходя островки, покрытые наносной галькой и кустарником.

В этот мягкий февральский день небо было безоблачно-голубым. Вскоре солнце стало пронизывать деревья, и если на них не было листвы, то тем ярче блестел нежный зеленый мох на земле и на стволах, а в глубине сверкала голубая горная вода.