К мясу животных, убитых в этот день, не притрагивались, это принесло бы несчастье. На следующее утро с восходом солнца двинулись дальше, и сам Яуа раздувал огонь в углях, которые они оставляли, произнося ритуальное заклинание: «Дух, дух, раздувай огонь…» — без этого вся экспедиция могла бы оказаться в опасности, на нее напали бы души мертвых, которые бродят в лесу и не могут разжечь огонь; некоторые из них безобидны, другие же, наоборот, могут погубить охотника, напав на него сзади, или, еще хуже, отнять у него «средоточие жизни».
К концу следующего дня добрались до «shabono», где находился Реб.
Лагерь, видимо, временный, был разбит на вершине холма. Здесь находилось примерно двести пятьдесят человек. Треугольные хижины поставили кругом, с внешней стороны которого возвели очень густую ограду из колючего кустарника для защиты от нападений и проникновения духов и других shawara, демонов, насылающих эпидемии и болезни. Центр был свободен. Крыши хижин были выложены из широких листьев miyoma с торчащими колючими черешками, более прочных, чем ketiba, которые использовались для шалаша на одну ночь.
Перед восходом солнца, к удивлению Яна Кольческу, Реб стал собираться. Он стоял совершенно голый, волосы спадали до плеч, на лбу — искрящаяся зеленая повязка из змеиной кожи. Он улыбнулся геологу:
— Вы тоже должны надеть пояс. На всякий случай.
И показал широкие ленты из коры, которыми матери опоясывали детей, чтобы уберечь их от дурного глаза.
Кольческу заерзал: «Смеется он или нет?»
— Наденьте, — сказал обычно молчаливый Убалду Роша.
И произнес несколько слов на яномами. Какая-то женщина, хихикая и прикрывая лицо руками, подошла к нему и действительно нацепила кору поверх кожаного пояса геолога.
Реб снял с крыши своей хижины прикрытый листьями пакет, достал оттуда кусочки коры, листья лианы и других растений, слипшиеся в жидкости, похожей на латекс. Все это он осторожно вылил на другой банановый лист. Затем оторвал волокна от старого гамака, поджег их и разложил вокруг смеси. Смесь немного погорела, но скоро погасла от ночной сырости. Реб повторил опыт с другими волокнами, очень терпеливо ждал, пока смесь не высохнет и не затвердеет. Он помешивал маленькую кучку палочкой, но ни разу не притронулся к ней рукой.
В конце Реб растер пепел камешком, затем, завернув его в новый лист, сильно сдавил ладонями, а потом зажал даже ляжками, раскачиваясь при этом взад-вперед и бормоча какое-то заклинание на яномами.
Из других листьев он скрутил кулек и высыпал в него пепел, приобретший охристую окраску. Между тем рядом развели огонь и положили туда бутылочную тыкву в керамической посудине. Вода в тыкве закипела. Реб, держа кулек над второй, но пустой тыквой, стал медленно, капля за каплей, словно процеживал кофе, лить кипящую воду на попел. Янтарная жидкость, постепенно темнея, стала по каплям вытекать из кулька.
— Кураре, — наклонившись вперед, сказал завороженный Маккензи. — Только яномами делают кураре путем промывания. Все остальные индейцы Амазонки получают его посредством кипячения. Из растений стрихнинового типа готовят смесь, смешивают ее с цериевой кислотой, и получается индоловый алкалоид.
— Тихо, прошу вас, — произнес Роша. — Начинается обряд.
Освещенные лучами восходящего солнца, молча и торжественно приближались воины-охотники. Каждый держал в руках керамическую чашечку, в которую им наливали порцию кураре. Разойдясь по сторонам, они почти с тем же благоговением, медленно травяными кисточками смазывали кончики своих стрел и тут же высушивали их над углями догоревшего костра.
Высокая загорелая фигура Реба застыла на месте. Глаза Климрода, казавшиеся светлее, чем обычно, пристально и вызывающе смотрели на Яна Кольческу, будто спрашивая, заслуживает ли все это саркастической улыбки…
…и через минуту, в тот самый момент, когда солнце наконец поднялось над бескрайним зеленым морем деревьев, в небе появился гигантский, но допотопный летательный аппарат, таких, кажется, уже не делают, — громадный вертолет Сикорского, ощетинившийся антеннами для связи со всем миром.
Аппарат приземлился в самом центре стоянки каменного века.
— Зарегистрировано шестнадцать новых видов, — произнес Маккензи резким голосом с небольшим шотландским акцентом. — Теперь в общей сложности на этой территории нам известно двести сорок девять разновидностей деревьев, но ни одна из них не отвечает необходимым критериям: слишком велико многообразие фибровой ткани смол; целлюлоза получится более низкого качества, чем требуется по стандарту, и мы все время будем сталкиваться с проблемой повышения ее качества. Налаживать производство придется лет сорок, не меньше. А скорее всего пятьдесят — шестьдесят…