Зеленый лик

Когда он закрывал глаза, краски собирались в кучевые облака, таяли и вновь обретали плотность. Опыт подсказывал ему, что это он собирает их, что они составляют тот материал, из которого он может творить образы, которые поначалу кажутся застывшими и безжизненными, но постепенно, будто одушевленные таинственной силой, обретают собственную жизнь, как существа, ему подобные.

Несколько дней назад ему впервые удалось увидеть и оживить таким образом лицо Евы, и он было решил, что стоит на верном пути, что это духовный путь воссоединения с ней, но тут он вспомнил те строки из свитка, где говорится о галлюцинациях ведьм, и понял: перед ним безбрежное болото, населенное призраками, – сделаешь только шаг и уже не выберешься.

И чем мощнее напирала сила, претворявшая в образы его сокровенные, не познанные им самим желания, тем неотвратимее становилась опасность – он чувствовал это – заплутать на коварных тропах, которые уже никогда не выведут назад.

С содроганием и в то же время с щемящей тоской он вспоминал минуты, когда ему удалось вызвать фантом Евы. Сначала тот был бледен, как серая тень, но потом наполнился цветом и жизнью, и вот перед ним стояла она, и казалась полнокровнее самой жизни.

Фортунат навсегда запомнил сковавший все его тело ледяной холод, когда, повинуясь магическому инстинкту, он отважился на попытку ощутить видение и другими чувствами – слухом и осязанием.

С тех пор он столько раз ловил себя на поползновении еще раз сволхвовать перед внутренним взором этот образ, и ему стоило невероятных усилий воспротивиться соблазну.

Была уже глубокая ночь, а он все не решался отойти ко сну. Что-то подсказывало ему: должно же быть какое-то магическое средство призвать к себе Еву, но не как призрак, оживленный дыханием его, Фортуната, души, а как живого человека.

Он отпустил свои мысли на волю, чтобы они вернулись, зарядившись новыми импульсами. Успешный опыт последних недель убеждал в том, что эта метода отсылки вопросов и терпеливого ожидания ответов, это осознанное чередование активного и пассивного состояния не подводит даже в тех случаях, когда речь идет о вещах, не уяснимых логическим мышлением.

В голове проносились идея за идеей, одна другой замысловатее и фантастичнее. Он взвешивал их на весах своих чувств и каждую находил слишком легкой[65].

И вновь «бодрствование» послужило ключом к потаенному затвору.

Однако на сей раз – интуитивно угадал Фортунат – не только сознание, но и тело надо привести в состояние высшей жизненной активности. В теле дремлют магические силы, их-то и необходимо разбудить, если стремишься воздействовать на вещественный мир.

Он увидел вдруг поучительный пример в том, что целью, которую арабские дервиши пытались достичь в вихревой пляске, было не что иное, как высшее «бодрствование» плоти.

Словно подчиняясь какому-то внушению, он положил ладони на колени, выпрямил спину, принимая позу высеченных в камне египетских божеств, чьи неподвижные лики сейчас казались ему выражением магической силы. Фортунат и сам будто окаменел, но в то же время все его тело превратилось в источник мощного огненного потока волн.

Уже через несколько минут его обуяла какая-то небывалая ярость.

Безумный гвалт человеческих и звериных голосов, заливистый лай, пронзительное кукареканье – все это загромыхало в его мозгу, сотрясая своды черепа. Комната заходила ходуном, словно дом начал распадаться на части… Металлическое гудение гонгов, похожее на возвещение Судного дня, дрожью отдавалось в костях, и Фортунат подумал, что вот-вот рассыпется в прах, кожу жгло, словно на плечи ему был наброшен хитон Несса[66], но он стиснул зубы и не позволил телу даже шевельнуться.

При этом он непрерывно, с каждым ударом сердца, призывал к себе Еву.

Какой-то голос, тихо шепча и все же, подобно тонкой игле пронзая чудовищный шум, предостерегал его: не затевай игру с неведомыми силами, ты еще не созрел для одоления их, они же в любой миг могут навсегда помрачить твой разум! Но Фортунат не внимал этим увещеваниям.

Голос звучал все громче, так громко, что, казалось, дикий гвалт монстров отступил перед ним. Голос кричал, убеждая его смириться. Пусть даже Ева и придет на его зов, слитый с воплями разгулявшихся сил преисподней, но если она явится, не пройдя путь своего духовного развития, то в тот же час угаснет как догоревшая свечка, и тогда на него навалится такая громада боли, какую ему не вынести… Но Фортунат закусил губы и ничего не хотел слышать… Голос попытался убедить его новыми резонами: Ева-де давно бы уже пришла к нему или дала бы знать о своем местонахождении, если бы была такая необходимость, – у него же есть доказательства того, что она жива. Не она ли ежечасно шлет ему мысли, согретые истинной любовью? И разве не чувствует он безошибочно ее присутствие каждый день?… Фортунат пропускал эти речи мимо ушей. Он звал и звал.

Всепоглощающее желание хотя бы на миг заключить Еву в объятия затмило рассудок.