Зеленый луч, 2017 № 01

— Ну, это будет нескоро, — бросила Нина и пошла дальше.

— Спасибо, что не сказали, что я не доживу до тех пор, — сказал он с преувеличенной признательностью, догнав ее.

И они пошли рядом. И сначала неловко молчали, глядя каждый себе под ноги. Затем он рассеянно и тоскливо осмотрел верхушки деревьев и тихо сказал:

— Красивый город.

Она также рассеянно и также тоскливо окинула взглядом те же верхушки и тоже тихо сказала: — Да.

И они снова замолчали. И шли молча, улыбаясь, она — самшитовым кустарникам, которые гладила правой рукой, он — туевым лапкам, которые ласково отстранял левой. Шли, замедляя шаг. И когда дошли до эстрады, Нине так не хотелось с ним расставаться, что она предложила присесть и мило соврала:

— Я устала. — И тут же поспешно добавила: — Ну вот, Вам шестьдесят пять, а я жалуюсь, что устала. Просто Вы такой высокий. Глядя на Вас, кружится голова.

— У Вас от меня кружится голова?

И тут Нине показалось, что сейчас он непременно ее поцелует.

— У меня ведь давление, — пробормотала она, резко вставая. И добавила виновато: — Мне пора.

С тех пор почти каждый вечер они встречались в парке, он провожал ее до эстрады, но ни разу больше они не гуляли молча. Напротив, теперь они говорили, говорили, и слова их, обретя свободу, цеплялись друг ко другу, образовывая вереницы, башни и более сложные конструкции, и те неизменно рушились при поцелуе руки, там, на эстраде. И когда Нина сбегала по ступенькам в Нижний Парк, ее обступала такая тишина, что ей хотелось говорить самой с собой. А последнее время и вовсе — ей хотелось петь.

«Он придет», — думала Нина с утра. «Он придет», — думала она весь день. «Он обязательно придет», — думала она, когда на часах было уже почти пять.

Он не пришел.

Так и не успев заглянуть в энциклопедию, а значит, и оценить по достоинству контрабасиста, Леночка не стала рисковать и убежала на привокзальную площадь, где ждал ее студент, а не к грязелечебнице, у которой ждал ее музыкант.

Нина немного задержалась, спохватившись, что забыли сегодня полить цветы, взяла банку и стала обходить заставленные цветочными горшками подоконники.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку и зыбким тревожным голосом, в расчете на то, что на том конце провода окажется Александр Федорович, прошептала:

— Алло.

— Нина? — женский голос разрушил зыбкую тревожность.

— Да.

— Это Катя.

Нина промолчала. Только банку поставила на стол. Только подняла вверх брови.

— Нина, я вчера не сказала тебе, не стала тебя расстраивать, ведь вчера у твоего сынишки был день рождения, не хотелось портить праздник. У меня мама умерла. В марте.

— Знаешь, Катя, я бы не расстроилась, — Нина повесила трубку.

И пошла домой.

Так и не встретив по дороге Александра Федоровича, к тому же вспомнив о вчерашней ссоре с Павлом, Нина пришла домой в пресквернейшем настроении. На столе лежала записка «Мы ушли покупать тебе сюрприз». И Нине сразу стало легко и хорошо.

— Вот так вот захочешь уйти от мужчины, — объяснила она Тимке, собирая с кресел вещи Павла, — а одежда его вдруг потянется к тебе всеми своими рукавами и штанинами… Так и останешься… Навсегда…

Нина уже засыпала, когда Павел спросил ее:

— Знаешь, кого я сегодня видел?

— У?

— Андрея.

— Какого еще Андрея?

— Да того, кому ты предпочла меня. Приехал в отпуск.

Женился. У него двое мальчишек. А самое смешное — знаешь, как зовут его жену? — И не дождался ответа: — Нина.

— Да, смешное имя.

Глава 7 Сквозняк

Все сны женщины должны быть о доме… О муже… О сыне… А если захотелось ей пойти куда-то, уйти к кому-то? Как вернуть ее обратно? Ангел не знал. А что если…

В городе, где так много статуй, не было моря. Ах, какие пустяки — разлить его здесь! Но не тихое, теплое, без устали качающее никогда не засыпающих солнечных зайчиков, ластящееся к берегу мягкими поглаживающими движениями, а матовое, мутно-серое, холодное, зло бьющееся о берег и шипя отступающее, чтобы вновь наброситься…

Так пусть оно, разлившись, сокроет весь город, оставив лишь Верхний Парк.

Нина бродила по Верхнему Парку. Парк был безлюден и тих, будто воздух застыл, скорее замерз. Александра Федоровича не было нигде — ни в ротонде, ни на эстраде, ни на их любимой скамейке, ни в невесть откуда взявшейся здесь золотой роще.

Деревья с остроконечными листьями цвета червонного золота заслоняли золотые дома с серебряными крышами, но не скрывали. Солнечные лучи сливались друг с другом, образуя прозрачную солнечную стену. И все это сияло, слепило… Слепило так сильно, что подойти поближе было невозможно.

И Нина пошла уж было к Ореанде. Но тут, за спиной ее, золотая листва зазвенела, зазвенела, и послышался Нине в том звоне голосок Марика. Как будто он позвал ее тихо, плача: «Ма-ма». Нине стало еще холоднее.

Она задрожала, затряслась. Ей так сильно захотелось обнять его, прижать его к себе крепко-крепко, целовать в макушку — шелковистую, пахнущую детским мылом — закрыв глаза и ритмично покачиваясь. И она побежала домой.