Зеленый луч. Буря

Голубничий позвонил в Колхозсоюз. Сводка по становищам была дана еще с вечера. Регистр не выпускал боты. В общем, все было совершенно нормально, и в Колхозсоюзе даже удивились, почему беспокоится Голубничий. Голубничий сам не мог этого объяснить. Сколько раз уже бывали штормы не меньше этого, и никому не приходило в голову волноваться. В семь часов утра, закончив погрузку, вышел в Лондон теплоход «Ленинград». Капитан, разумеется, и не думал задерживаться из-за шторма, и никого это не удивило. Что такое шторм, хотя бы и в двенадцать баллов, для теплохода?

В половине восьмого Голубничий поехал домой, прилег, не раздеваясь, на диван и заснул тяжелым, беспокойным сном. Марченко прикорнул у себя в кабинете. В половине девятого Голубничий проснулся и позвонил Дубровину. Дубровин был на допросе и подойти не мог. Голубничий поехал на работу. Его уже ждали. Пришли из банка насчет сметы, из бухгалтерии принесли ведомости, профработник жаловался, что у Дома культуры не хватает средств на ленинградский театр, еще кто-то пришел по таким же будничным, обыкновенным делам. Голубничий разбирал дела, решал, с чем-то соглашался и что-то отвергал, однако мысль о бегстве двух матросов и связанных с этим непонятных обстоятельствах все время не давала ему покоя.

В половине десятого инженеру Алексееву были предъявлены следователем отрывки из показаний, данных сутки назад неким хромым бичкомером Юшкой. Инженер Алексеев растерялся, что-то забормотал, потом как-то нелепо взмахнул рукой и начал дрожащим голосом давать показания. После первых же его слов присутствовавший при допросе Дубровин вышел и, пройдя к себе в кабинет, вызвал на допрос механика Милиуса. Механик Яков Иванович Милиус, краснощекий, с пушистыми усами, смотрел на Дубровина ясным, открытым взглядом и все начисто отрицал. Следствие велось с огромным напряжением, потому что следователи начали подозревать, что дорога каждая минута. В десять часов Милиусу и Алексееву была устроена очная ставка. В это самое время шторм дошел до 70-го градуса. Теперь уже почти все Баренцево море шумело и пенилось.

— Да, да, да. Я уж все рассказал, Яков Иванович. Вы как хотите, — сказал Алексеев Милиусу и отвернулся, по Милиус продолжал все отрицать, и потребовалось высокое искусство опытнейшего следователя, чтобы заставить его все же заговорить.

Припертый к стене уликами, Яков Иванович начал давать показания в десять часов сорок минут, и следователь, бледный от утомления, стал быстро заполнять одну за другой страницы протокола. Однако в одиннадцать пятнадцать суть дела была уже настолько ясна, что Дубровин, не дожидаясь конца очной ставки, вышел и позвонил Голубничему.

— Я еду сейчас к Марченко, — сказал он, — выезжай и ты тоже. Очень серьезные новости.

Машины Дубровина и Голубничего подъехали к рыбному порту почти одновременно. Голубничий и Дубровин вместе поднялись по лестнице и вошли в кабинет начальника флота. Марченко, увидя их, попросил всех остальных оставить кабинет и запер дверь на ключ. Дубровии заговорил сразу, как только закрылась дверь:

— Коротко говоря, дело в следующем: 89-й и 90-й построены по неверным чертежам. Метацентр [8]обоих тральщиков сознательно рассчитан неверно. В условиях шторма они должны опрокинуться. Можно еще что-нибудь сделать?

Марченко стоял бледный и совершенно спокойный.

— Не знаю, — сказал он. — Не будем терять времени, пойдемте к радистам.

В одиннадцать двадцать двадцать четвертого апреля радиостанция рыбного порта начала вызывать тральщики.

«89-й и 90-й, — отстукивали радисты, сдерживая нервную дрожь. — 89-й и 90-й. Немедленно укройтесь в ближайшей губе. Используйте любую возможность. Не исключен заход в норвежский фиорд. 89-й и 90-й, укройтесь в ближайшей губе. — Дальше шел шифр. Цифру за цифрой отстукивали радисты. Цифра за цифрой летели над морем. — 89-й и 90-й, — кричали цифры, — ваши суда рассчитаны неверно. Опасность опрокинуться исключительно велика. Принимайте меры к спасению команды, вплоть до того, чтобы выброситься на берег. 89-й и 90-й, радируйте положение…»

Радисты работали, закусив губы, точно и без ошибок. Голубничий и Марченко стояли у аппаратов, оба сумрачные и очень спокойные.

«89-й и 90-й… — неслось над морем. — 89-й и 90-й, где вы? Радируйте местонахождение».

Радиоволны неслись над морем, мощные радиоволны портовой станции. Но уже ревел шторм над обреченными тральщиками, и огромные валы заливали палубы, и все равно, хотя бы все радиостанции мира звали 90-й и 89-й, тральщики не могли повернуться и не могли укрыться в губе.

Шторм ревел над ними, и было поздно, поздно, тысячу раз поздно.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ШТОРМ

Глава XXI ШТОРМ НАЧАЛСЯ

Проснулся я поздно и в прекраснейшем настроении. Солнце било в иллюминатор, тральщик шел ровно, вода под настилом почти совсем не плескалась. Я с наслаждением потянулся, зевнул и, откинув одеяло, сел на койке. Свистунов, поставив ногу на скамейку, очень тщательно и неторопливо заворачивал портянку согласно всем сложным правилам высокого этого искусства.