Дом богача конечно же самый красивый в деревне. Он выстроен на краю террасы, замыкающей длинную, поднимающуюся в гору улицу. Каменный дом со входом между третьим и четвертым окнами окружен садом. Все тонет в зелени, все оплетено плющом; два высоких бука словно шатром накрывают соломенную крышу; за домом — вверх по склону горы — огород и фруктовый сад. Комнаты в доме просторные, чистые, отдельно столовая, отдельно спальня, вся мебель — столы, кровати, скамьи и скамеечки — резная и расписная, на полках красуются кувшины и блюда, на потолке — резные балки, с которых на лентах свисают кувшины и вазы; на окнах яркие занавески, у стен — узорчатые, покрытые выделанными шкурами сундуки — они служат и чемоданами и шкафами. На беленых стенах — портреты румынских патриотов, в том числе и популярного героя XV века воеводы Вайды-Хуняды.
Этот роскошный дом, разумеется, велик для одного человека. Но судья Кольтц не одинок. Хотя жена его умерла лет десять назад, у него осталась дочка, прекрасная Мириота, вызывающая всеобщее восхищение и в Версте, и в Вулкане. Слава о красавице идет по всей округе. Девушку вполне могли бы назвать каким-нибудь из тех языческих имен: Флорика, Дайна или Дориция, которые так любят в валашских семьях. Но ее назвали Мириотой, то есть «овечкой». Двадцатилетняя кареглазая блондинка с прелестным личиком была стройна и грациозна. Да и наряд необыкновенно шел ей: красная блузка с вышивкой по вороту, на манжетах и плечах; юбка, перетянутая поясом с серебряной пряжкой, а поверх — катринца, как бы двойной фартук. На ногах у Мириоты желтые кожаные сапожки, на голове косынка; лента, вплетенная в косу, скреплена металлической заколкой.
Что и говорить, красивая девушка и довольно богатая для этой крошечной деревушки, затерянной в отрогах Карпатских гор. К тому же она отличная хозяйка и прекрасно ведет дом отца. Дочь судьи ходила в школу магистра Эрмода, где ее научили читать, писать и считать. И вот теперь ей целыми днями приходилось заниматься и тем, и другим, и третьим. А что до местных преданий и легенд — ученица знала их поболее, чем сам учитель. Какие истории могла рассказать она о Леани-Ке, Утесе Богородицы, где сказочная принцесса укрылась от татар; о пещере Дракона в долине Королевской Горы, о крепости Девы, которую построили «во времена фей», о Детунате, Громовом Ударе, — знаменитой базальтовой горе, похожей на гигантскую каменную скрипку, на которой, как говорят, дьявол играет в грозовые ночи! Знала Мириота и легенду о Ретьезаде, вершину которого срезала ведьма; легенду о перевале Горда, который прорубил своей шпагой святой Ладислав. Девушка, разумеется, искренне верила во все эти сказки, но не казалась от этого менее прелестной.
Молодые люди так и увивались вокруг красавицы — единственной наследницы судьи Кольтца, главного должностного лица в деревне. Да только зря они старались: Мириота давно уже отдала свое сердце Николасу Деку!
Этот Николас, или Ник Дек, парень двадцати пяти лет, истинный румын — высокий, сильный, с гордо посаженной головой, с черными кудрями, выбивающимися из-под белой шляпы, с прямым, открытым взглядом и красивой осанкой, с ногами оленя и уверенной походкой был лесничим, то есть человеком скорее военным, чем штатским. Ладный и обходительный, он имел собственные земли в окрестностях Верста и потому нравился отцу Мириоты не меньше, чем ей самой. Впрочем, девушку о ее чувствах никто и не спрашивал, — вопросы женитьбы, замужества решают в этих краях не молодые, а их отцы-матери.
До свадьбы Ника Дека и Мириоты Кольтц оставалось две недели. Вся деревня готовилась к празднику. Судья отнюдь не был скупцом, он умел не только заколачивать денежки, но и тратить их. После свадьбы Ник собирался поселиться в доме Кольтца, который тот завещал молодым, надеясь, что рядом с мужем Мириота перестанет наконец бояться скрипа дверей или мебели в долгие зимние ночи или со страхом ждать появления какого-нибудь призрака из любимых ею легенд и сказаний.
Чтобы дополнить список именитых жителей деревни, остается еще рассказать об учителе и враче.
Магистр Эрмод был пятидесятилетний очкастый толстяк, не выпускавший изо рта изогнутой трубки с фарфоровой головкой. Спутанные редкие волосы едва прикрывали его плоское темя, левая щека на гладком голом лице то и дело подергивалась. Основным занятием этого ученого мужа было затачивать своим подопечным гусиные перья — писать стальными строго-настрого запрещалось. Прямо с каким-то остервенением, прищурив глаз, работал магистр старым ножичком и под конец резким движением раздваивал кончик стила. Не жалея сил, Эрмод добивался от учеников красивого почерка, видя в том священный и, пожалуй, единственный долг учителя.
А теперь несколько слов о лекаре Патаке.
Возможно, читатель спросит, как же объяснить: в деревне имеется врач, а жители верят в нечистую силу? Но тут нужно рассказать, как сей врач стал врачом.