Зеленый мальчик. Сказки

— И тут вода в пруду помутилась! — перекрывая шум, крикнул дедушка Прудовик.— Трава-лебеда до самой земли наклонилась, пыльная буря небо закрыла, а наша компания над прудом воспарила! И пока он дул, парили они, кувыркались, друг за дружку цепля­лись, а как бросил дуть, так все четверо — головой в пруд!

При этих словах кустик огласился криками восторга и одобрения.

— А уж как на берег они выбирались, тут мы все до слез нахохотались! — закончил дедушка Прудовик.— Я как увидал, чуть кишочки не надорвал. Моя старушка на что уж сурова — от смеха мычала, словно ко­рова! А сазаны да караси, господи, помилуй-спаси, на дно повалились, за животики схватились, усами не колышут, жабрами не дышут, так и по сию пору лежат — кому надо — набирай хоть полный ушат!

— А маленькие мышки? — спросила Ежевичка.

— Обмочили штанишки! — ответил дедушка Прудо­вик.

Между тем, наступил вечер.

Пожелав друг другу спокойной ночи, дневные цветы сомкнули ресницы, а ночные, наоборот, проснулись и сказали: «Добрый вечер!» Жучки и букашки уложи­ли в кроватки из лепестков своих деток и тихонько запели им колыбельные. Даже дождевые черви в земле, узнав каким-то образом, что день кончился, бро­сили рыть свои бесконечные ходы и улеглись спать.

Только на жасминовом кустике по-прежнему царило оживление. Никто даже и не помышлял о сне. Ба­бушка Жасминна пригласила светляков, и они повисли на ветках, словно волшебные фонарики, осветив кустик призрачным голубым светом. В дупле у Катуш­ки тоже стало светло — это тлела гнилушка, которую она извлекала из сундучка только по большим празд­никам.

— Смотрите! Смотрите! — вдруг прошептал дядюш­ка Изчулана.

Все повернулись, куда он показывал— в маленькой угловой комнате, где почти никогда не включали свет, ярко горело окно.

— Это та самая комната, откуда убрали стол, этажерку и зеркало-трюмо,— шепотом, словно его могли услышать в доме, сообщил дядюшка Изчулана.— Что же там теперь?

— Очень легко узнать! — Ночная бабочка Павлиний глаз приникла к освещенному окну.— Мое люби­мое занятие — заглядывать в окна, хоть у людей это считается почему-то неприличным. Но ведь самые глу­бокие тайны, самые нежные слова и самые горячие поцелуи прячутся за окнами и за занавесками.

— Ну что, что ты там видишь? — нетерпеливо зашептал дядюшка Оградник.

— Увы, ничего достойного моего внимания, — отве­чала Павлиний глаз.— Детская кроватка, кружева, иг­рушки…

Она улетела, а на кустике поднялся настоящий переполох...

— У них уже все готово! Они могут явиться на каждую минуту!

Но тут паучок Паутинник напомнил, что Завитка ведь решили взять, когда он уснет, поэтому успокойтесь, успокойтесь, пока он не спит, его никто не тронет! Кроме того, сказал он, я могу протянуть паутинку от кустика к ручке двери — как только дверь откроется, мы сразу об этом узнаем.

Все подивились находчивости Паучка, а он тут же схватил паутинку и бросился тянуть ее, успев шепнуть бабушке Жасминне, чтобы, пожалуйста, были так любезны, не начинали без него.

Но он зря торопился. Паутинка уже была натяну­та и, пробежав, словно канатоходец, по этой тончай­шей воздушной дорожке, Паучок уже снова висел на кустике, приготовившись слушать, а здесь все никак не могли припомнить, что произошло в пещере.

— Ну что ж, так и быть, я расскажу вам, что там произошло,— появляясь из горлышка в черном вечернем платье с длинным шлейфом, сказала тетушка Избутылки.— Но предупреждаю: мой рассказ не для сла­бонервных...

Зная бутылочную тетушку, все зашевелились и за­двигались, покрепче приклеиваясь к листочкам, как матросы перед штормом. И по мере того, как она мед­ленно поднималась на кустик, волнение и беспокойство всё нарастали.

— О чем бы она ни говорила, даже о пирожных и бисквитах,— у меня мороз по коже! — шепнула на ухо тетушке Избеседки Радужница.

— Говорят, у нее было три мужа, и все трое умер­ли от разрыва сердца! — тоже шепотом ответила та.

Это были, конечно, чистейшей воды выдумки. В молодости тетушка Избутылки славилась красотой, но за­муж так и не вышла, хоть многие поклонники добивались ее руки. Дело в том, что ни один из ее женихов не смог пролезть к ней в горлышко, покинуть же бутылку, доставшуюся ей в наследство от деда, который плавал еще с пиратами, прилепившись к днищу их чернопарусного фрегата, она считала кощунством. Всю свою жизнь она прожила в этой черной старинной бу­тылке из-под рома, где даже днем было темно и страшно как в гробу, и куда маленькие улиточки заползали тайком от родителей подрожать и повизжать от страха. Никто не знал столько разных жутких ис­торий, как тетушка Избутылки, а уж рассказывать она их умела так, что даже у самых храбрых рожки, ухо­дили в ножки.