Зеленый мозг

«Он говорит мне о том, чтобы я приступала к соблазнению синьора Джонни Мартиньо, пока бедный дурачок еще не отошел от шока, – думала она. – Довольно верно – опасность, шок или страх – каждый из этих факторов имеет свой резонанс».

Она обратилась к себе: «Ну, а какой резонанс это оказывает на меня?» – Если бы это были индейцы, я бы знал, почему они устроили нам этот парад, – сказал Хуан. – Но это не настоящие индейцы. Мы не можем сказать, как эти создания мыслят. Индейцы бы сделали такое шоу, чтобы запугать нас, говоря: А вы будете следующими. Но эти создания… – Он покачал головой.

В грузовике наступило молчание: давящее одиночество, усиливаемое зноем и гипнотической выставкой на береговой линии.

Чен-Лу откинулся назад и задремал. Он думал: «Пусть жара и бездействие делают свое дело».

Хуан пристально рассматривал свои руки.

Никогда еще жизнь не загоняла его в такую ловушку, где как страх, так и бездеятельность заставляли бы его заглянуть вглубь себя. Это чувство и страшило, и привлекало его.

«Страх – это наказание сознания, вынужденного смотреть на себя, – думал Хуан. – Лучше я займусь чем-нибудь. Но чем? Ну, хотя бы, спать».

Он боялся спать, потому что сны отравляли отдых.

«Пустота… какая же может быть награда: пустота», – думал он.

Он чувствовал, что где-то в своем прошлом он достиг сияющей вершины, лишенный всяких осложнений. Период, когда у него не было сомнений. Действие… игра… рефлекторные движения – вот что такое была жизнь. Сейчас все это находилось там, открытое для внутреннего анализа, от-крытое для изучения и пересмотра.

Но он чувствовал, что где-то во внутреннем анализе может быть предельная точка, что где-то внутри его молчат воспоминания, которые могут бросить его в бездну.

Рин откинула голову на спинку сиденья, она смотрела высоко в небо. «Кто-то скоро начнет искать нас, – думала она. – Они должны… они должны… они должны».

«Этот ритм иллюзий долженствования, – думала она. Она глубоко вдохнула, удивляясь, где могла зародиться эта мысль. Она заставляла себя обратить внимание на небо – такое синее… синее… – пустое пространство, на котором может быть написано все, что угодно».

Взгляд ее устремился дальше, он шел в горы, вдоль западного горизонта. Горы росли и уменьшались там, когда река несла ее по своим синим стремнинам. «Это те вещи, о которых мы не должны думать, потому что они переполнили бы нас эмоциями, – думала она. – Эти вещи ложатся на нас ужасной ношей». Рука ее сползла и захватила руку Хуана. Она не смотрела на него, но давление своей ответственности было больше, чем рука, держащая ее руку.

Чен-Лу увидел это движение и улыбнулся.

Хуан напряженно всматривался в проходящий мимо берег.

Грузовик дрейфовал по замысловатому течению между свисающими занавесями лиан. Течение вынесло их за изгиб, открыв перед ними великолепие трех деревьев Фернане Сан-чес: ослепительно красных на фоне зелени. Но взгляд Хуана был обращен на воду, где совершала свою работу река, медленно подрезая запутанные корни в глинистом берегу.

«Ее рука в моей, – думал он. – Ее рука в моей».

Ладонь ее была влажная, близкая, податливая.

Поднимающиеся волны зноя обволакивали грузовик мертвым воздухом. Солнце превращалось в пульсирующее горнило, которое ползло над ними… медленно, медленно склоняясь к западным вершинам.

«Руки вместе… руки вместе», – думал Хуан.

Он начал молиться на ночь.

Вечерние тени начали сглатывать углы реки. Ночь вздымалась вверх из траншеи медленного течения к сверкающим вершинам.

Чен-Лу зашевелился и сел, когда солнце нырнуло за горы. Аметистовые испарения заката создавали эффект пространства гладкой рубиновой воды перед грузовиком – как будто текла кровь. Наступил такой момент в темноте, когда казалось, что река прекратила любое движение. Затем они окунулись в промозглую пелену ночи.

«Это время для робких и ужасных, – думал Чен-Лу. – Ночь – это мое время – а я не из робких».

И он улыбнулся, когда две тени на передних креслах перед ним слились в одну.

«Животное с двумя спинами», – думал он. Это была такая забавная мысль, что он приложил ладонь к губам, чтобы не рассмеяться.

Вскоре Чен-Лу сказал:

– Я посплю, Джонни. Твоя первая вахта. Разбуди меня в полночь. Тихие звуки возни из передней половины кабины сразу же прекратились, затем возобновились.

– Хорошо, – сказал Хуан, и голос его был хриплым.

«Ах-ах, эта Рин, – думал Чен-Лу. – Такой хороший инструмент, даже когда она не хочет им быть».

Глава 8

Сообщение, хотя и интересное своими нюансами, мало что прибавило к общей информации Мозга о человеческих существах. Они прореагировали на парад на берегу шоком и страхом. Этого и следовало ожидать. Китаец продемонстрировал свою практичность, которую двое других не разделяли. Этот факт в дополнение очевидным попыткам китайца склонить двух других к интимной связи – это может иметь значимость. Время покажет.

Тем временем Мозг испытывал что-то родственное другой человеческой эмоции – беспокойству.