Зеленый омут

– Ну, теперь ты сам хозяйничай, – она подала деревянный ковшик, показала, где вода, и прикрыла за собой дверь.

Лида была воспитана бабой Надей в лучших традициях, поэтому отправилась готовить ужин. Ведь гостя накормить как следует надо. Сергей ей понравился, он был красив и строен, хорошо одет, вежлив, и совершенно не похож на сельских хлопцев, ни видом, ни манерами. Он был, как бы это сказать… изыскан, изящен, силен и прекрасно воспитан. Его несколько пренебрежительное общение выдавало в нем аристократа, хотел он того, или нет. Что он делает в лесном доме деда Ильи? Зачем пришел? Эти вопросы волновали ее. Лида знала, что ничто не случайно, и за всем стоят скрытый смысл и скрытые причины. Она понимала, что разговор – это просто один из способов сохранять в тайне истинные намерения, – и не придавала особого значения словам. Возможно, Сергей сам не знает, что его привело сюда. Истина порой лежит на самом дне, до нее так просто не доберешься.

Сергей Горский мылся, размышляя о том, что ведет себя не так, как собирался. Его обычные приемы не сработали, а новые надо было придумывать на ходу, чего он не любил. Импровизация хороша в искусстве, но в жизни это может привести к неудаче. Свои «импровизации» он привык тщательно продумывать. Идти на риск не хотелось. Вместе с тем, надышавшись травяного пара, устав от напряжения, которое он испытывал, Сергей почувствовал непреодолимое влечение. Ему захотелось женщину. Прямо сейчас. Немедленно. Лида не соответствовала его вкусам, но он захотел именно ее. Что-то сильное, странно знакомое вдруг проснулось в нем, охватило и не отпускало. Здравый смысл угас быстрее, чем уголек, который выкатился из очага и на который пришлось плеснуть водой. Пожар в сердце разгорался так стремительно, что время шло на минуты…

Лида вытащила из печки глиняные горшочки с мясом, запеченным с грибами, поставила на стол тарелки, нарезала хлеб. Баба Марфа умела печь хлеб, который оставался мягким и свежим несколько дней. Мытая зелень, помидоры и огурцы лежали на плоском деревянном подносе. Где же гость? Пора бы ему явиться. Может, угорел с непривычки, плохо стало? Как же быть?

Она подошла к дверям баньки и прислушалась. Тишина. Ни плеска воды, ни шипения пара. Чуть приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. В лицо ударило жаром, запахом мокрого можжевельника, душистым дымком. Ей показалось, что гость лежит без движения, окутанный влажным туманом; его тело белело на потемневшем деревянном полу. Лида колебалась. Она закрыла дверь и задумалась. А что, если… Лечит же баба Марфа мужчин, массажи им делает! Редко, правда, бывает такое. Но ведь бывает же?! Вдруг у Сергея закружилась голова? Упал, ударился? Не умирать же ему теперь, если он голый?

Что-то подсказывало ей правильный ответ, но она не прислушалась к голосу рассудка. Неверным движением приоткрыла дверь и направилась к распростертому в глубине телу, робко наклонилась…

Сильные руки подхватили ее и увлекли вниз, на горячий деревянный пол. Лида попыталась вырваться, но бесплодные попытки пришлось оставить. Ее платье, под которым ничего не было, прилипло к телу. В баньке стояли пар и полумрак; Сергей целовал ее шею, лицо и губы, что-то тихо шептал… что любит ее, что она – та девочка из его снов, что она не может снова обмануть его, убить во второй раз… Ей хотелось чувствовать его ласки, отдаться им, не думать ни о чем… Все померкло, отступило далеко-далеко, за пределы этого можжевелового тумана, горячего, как поцелуи этого красивого мужчины, как его вкрадчивые слова. Ее сознание растворилось в душных парах, она ощутила его руку между бедер, и не смогла оттолкнуть ее, а может быть, не захотела… Сладкая истома сжала ее сердце и дыхание, и она забыла все… лес, травы, свои мысли. Только лицо бабы Марфы встало на какой-то миг перед нею, не осуждая, а глядя на нее долгим странным взглядом, который постепенно подернулся слезами страсти, и все спуталось в один слепящий и жаркий шар, смертельно опасный и влекущий неодолимо в свои огненные глубины, из которых нет возврата… Она почувствовала, сквозь туман, как Сергей овладел ею, и отдалась его воле, позволив ему делать все, что он хочет.

Боли почти не было, только очень необычное ощущение страха и удовольствия от того, что свершается нечто запретное, очень интимное и тайное, о котором никто не должен узнать. Темнота, наполненная цветочным паром, влагой, шепотом и прерывистым дыханием, делала происходящее нереальным, как тревожный, неглубокий сон, прихотливую эротическую игру воображения, наслаждение не наяву, а по ту сторону бытия и сознания. Платье, разорванное, мокрое и жалкое, на миг напомнило ей лягушачью шкурку из сказки…Было странно видеть капли воды на своей обнаженной груди, чувствовать горящей кожей другое, мужское тело, сильное и тяжелое, слышать сбивчивые и умоляющие слова, обращенные не к ней, Лиде, а к какой-то другой, желанной и обожаемой женщине…