Но никак не выстраивался сюжет. Создать его, ничего не присочинив, Игорь не умел.
А время летело. В бесплодных поисках промелькнули и первый, и второй, и третий из отпущенных Егорычевым дней.
Между тем Игорь продолжал трудиться на токарном станке, хотя все на участке уже знали, что Карцев скоро перейдет на работу в редакцию заводской газеты.
Мастер Лучинин теперь относился к Игорю с доверительностью и заботливостью старшего друга. Подтрунивая по утрам над токарями, он мигал глазом Игорю: вот, мол, как мы их, сиволапых! На труборезку Игоря уже не ставил: отдувался на этой работе в основном Витюня Фролов. А мастер подходил к Игорю поболтать, рассказывал случаи из своей спортивной жизни, когда частенько имел дело с журналистами. В изображении Лучинина газетчики выходили веселыми и простецкими ребятами.
Сергей Коршунков тоже отнесся к удаче Игоря вполне добродушно, потому что сам переживал большой успех. По итогам июня ему присвоили звание лучшего токаря участка, и над станками Коршункова Лучинин собственноручно повесил вымпел, ранее почти постоянно украшавший рабочее место Сазонова.
Николай Сазонов потрепал Игоря по плечу и сказал:
— Я сразу понял, что токарь из тебя не получится. Только ты, малый, не зазнавайся сразу-то, заглядывай к нам на участок. Лично мне жалко, что уходишь: парень ты вообще-то неплохой. Я выскочек ненавижу, а в тебе этого, кажется, пока нет. Тебя же не по блату, а за способности в газету берут, так?
Наладчик Сивков, услыхав о переходе Игоря, как будто бы даже заболел. Ходил по участку задумчивый и часто с недоверчивым и каким-то горестным прищуром поглядывал в сторону Игоря.
Витюня Фролов тоже хмурился. Этот был обижен тем, что слава худшего токаря теперь принадлежала ему безраздельно. Раньше-то он не чувствовал себя одиноким: Карцев работал не лучше.
Игорь и сам удивился, как легко слетела с него дурная слава. Он даже чувствовал неловкость: ничего особенного не совершил еще, а ходит чуть ли не в героях. Но и такая беспокойная мысль приходила ненадолго, уступая тягостной озабоченности из-за ненаписанного еще очерка.
Возвращались поздно вечером из сада родители и Валерка; в руках — букеты цветов, свежие огурцы, клубника, на лицах — садовое умиротворение. И спрашивали у Игоря: написал?
— Отстаньте от меня! — рычал он и убегал курить на лестничную площадку.
После ужина включался телевизор, кухня освобождалась. Игорь насухо вытирал тряпкой клеенку на столе, раскладывая исписанные и изрядно исчерканные листы — и опять с ужасом ощущал свою душевную и умственную опустошенность.
Однажды в вечерний час он вошел в большую комнату, где был телевизор. Отец дремал в кресле со свежим номером «Огонька», мать гладила рубашки, Валерка клеил в спальне велосипедную камеру. Телевизор был включен, но его не смотрели: какие-то умники беседовали за круглым столом.
С потерянным видом Игорь прошелся по комнате, потом отругал брата за бензиновый запах в спальне. Тот огрызнулся в том смысле, что в кухню не сунешься — там писатель завелся. Потом Игорь тупо вперился взглядом в экран телевизора. Ведущий, молодцеватый интеллигент в замшевом пиджаке, задавал вопросы какому-то пожилому лысому дядьке, отвечавшему с мудрой крестьянской медлительностью. Рассказывал он об охране малых рек. Интонация лысого показалась Игорю очень знакомой. Он стал вспоминать — и вспомнил Поликарпова!
«А что, если написать интервью! — озарило Игоря. — Дать фоном кузницу… Нет, в домашней обстановке!.. А можно и там, и там…»
Он бросился в кухню, к своим листам. С радостью обнаружил, что все, в общем-то, уже есть. Надо только скомпоновать. И переписать начисто….
За окном все еще бренчали гитары и орали подсевшими голосами певцы-добровольцы. Канонадой разносился собачий лай. Выкрикивали номера игроки в лото.
Но Игорь уже ничего не слышал. Быстро скользило по листу золотое перо — подарок матери ко дню рождения.
Не слышал Игорь и звонка в прихожей. Дверь открыл Алексей Фомич. Потом явился на кухню и, сердито сморщившись от густого табачного дыма, сообщил:
— Игорь, тебя какая-то девушка спрашивает.
— Девушка?
Игорь заметался. Он был в майке, в коротких домашних брючках. Суматошливо припомнил, кто из знакомых девушек мог о нем вспомнить. И какие неприятности обещает неожиданный визит.
Переодеться в кухне было не во что, он вышел в прихожую в неприбранном виде. Там, прижимая к груди какой-то сверток, со строгим лицом стояла Зоя Дягилева.
Она первой поздоровалась и сказала:
— У меня небольшая просьба, Игорь. Пожалуйста, передай вот это, — она протянула сверток, — своему другу. Просто передай — и все.
— А кому это? — осторожно спросил Игорь.
— Сергею… Ты передай — и все, — с непроницаемым видом Зоя развернулась, чтобы уйти.
— Да подожди, Зоя! — опомнился Игорь. — Я сейчас. Я только переоденусь!..