Зеленый папа

Боби Томпсон, используя свой престиж, капитана команды, разнял ребят, дал пинка обоим и стал между ними, потому что едва Галисия освободился от обидчика и поднялся на ноги, как тут же размахнулся и хотел огреть Кота. Губа у Галисии кровоточила; ругая почем зря Кота, он провел рукой по лицу и, измазав кровью ладонь, вытер ее о волосы. Теперь казалось, что из головы и уха тоже сочится кровь.

— Не горюй, Перышко! — успокаивали товарищи Галисию. — Когда-нибудь, Перышко, ты его тоже подловишь, как он тебя, и тогда уж не дашь маху. Живьем его сожрешь, старик, с потрохами. Он сам пристал к тебе и дал подножку, а когда ты упал, накинулся, подлец, на лежачего.

Рамос Кот, удерживаемый на расстоянии Боби Томпсоном, поднимал вверх левую руку в самодельной перчатке, которая походила на круглую нескладную подушку, и то терся о нее щекой, то целовал, то прижимал ее к сердцу. Это приводило в бешенство Галисию Перышко: Кот сказал ему, что перчатка набита волосами сестры Галисии — Аманды.

— Моя сестра и не посмотрит на тебя, замухрышка! Замухрышка! Замухрышка! — орал Галисия Перышко, облегчая душу руганью, мстя обидными словами за синяки, разбитую губу и поцелуи в перчатку, сделанную из волос сестры. — Замухрышка! Замухрышка!

Мир не восстанавливался. Надо было дать им снова подраться, но не голыми кулаками, а в боксерских перчатках и с участием судьи. Майену Козлику поручили слетать за боксерским снаряжением на своем «велике» домой к Боби, которому нельзя было покинуть поля, ибо только он мог поддержать порядок.

Бой был делом нескольких минут и закончился нокаутом. Галисия и Рамос, словно выпущенные на свободу драчливые петухи, стали лупить друг друга по голове, по лицу, по груди. Мальчишки окружили боксеров и, затаив дыхание, не сводили с них глаз; слышались только глухие шлепки и удары, которыми без передышки осыпали друг друга разъяренные противники.

Галисия Перышко нанес удар в живот. Рамос Кот побледнел, судорожно глотнул воздух, застыл на мгновение — зеленоватые глаза на позеленевшем лице — и свалился замертво. Увидев, как он упал, все бросились врассыпную.

— Он дал ему под ложечку, — переговаривались на бегу мальчишки.

На поле около нокаутированного, раздумывая, что с ним делать, остались Боби, Торрес Гнояк, Хуарес Трепач, да сначала еще и Майен Козлик; только не избежать ему теперь драки с Лемусом Негром: впопыхах он схватил не свою машину, а велосипед Негра, и помчался прочь, пристроив Галисию на багажнике.

— Горе нокаутированным!.. — воскликнул Хуарес Трепач, перефразируя «Горе побежденным!» из учебника по всеобщей истории; при этом он поддал ногой перчатку, послужившую поводом для потасовки. Торрес Гнояк бросился за перчаткой-подушкой, набитой волосами Аманды, но Трепач успел толкнуть его как раз в тот момент, когда он нагибался, и Гнояк ткнулся головой в землю, словно в воду нырнул.

— Приземлился!.. — захохотал Хуарес.

Торрес встал — весь в пыли, с грязной перчаткой в руках. Не теряя времени, разорвал руками материю: что же там внутри?

— Это волосы Аманды?

Никто не помнил, если и видел, какими были ее волосы до того, как ей заболеть тифом. Наверное, вздымались черной агатовой копной или струились по плечам волнами, темными-претемными, мягкимипремягкими, как ночная мгла.

Боби широко раскрыл свои портулаковые, зеленовато-синие глаза: что тащит Гнояк из брюха перчатки?

Это же не косы Аманды Галисии! Не ее волосы, заплетенные в толстые черные жгуты, на которые они смотрели, не видя их, как смотрели на Аманду, не видя ее лица. Теперь, когда они думали о ней, им представлялся лишь один темный каскад, совсем скрывающий Аманду, такую тоненькую и худенькую, что ее прекрасные глаза, очень черные и большие, казались еще больше.

— Конский волос! — закричал Боби Томпсон.

— Сразу видно, что ты не здешний, Гринго! — оборвал его Хуарес Трепач. В это время Торрес Гнояк вытаскивал остатки волосяной прокладки из перчатки Рамоса Кота, который все еще валялся на земле, но чуть слышно стонал. — Не конский волос, а маисовый… У тебя, Гринго, тоже маисовый волос, ха-ха-ха!

Все захохотали. Несколько беглецов вернулись посмотреть, что происходит. Гнояк выбил перчатку, растерявшую внутренности, из рук Боби. Хуарес Трепач предложил ее спрятать: нокаутированный мог ведь потребовать, чтобы ее починили. Рыжая голова Гринго повертывалась то в одну, то в другую сторону: ну и дела!

Тут в мальчишек, глазевших на перчатку, чуть не врезался с ходу Майен Козлик, который возвратился с Галисией Перышком на велосипеде Лемуса Негра. Перышко, соскочив с велосипеда, захотел собственными руками пощупать ее содержимое, разглядеть все как следует.

— Косы Аманды!.. Косы твоей сестры!.. Ха-хаха! — надрывались от смеха ребята. — Ну и волосики! Вы с ней, знать, из маисовой семьи! Тебя не Перышком надо звать, а Початком! Уж лучше бы Рамос Кот сказал, что набил ее бородой и усами твоего деда!