Зеленый поезд

С Красноярского моря тянуло теплым влажным ветром. Ветер шуршал в густых, сплетенных вершинами кронах тополей, звенел в лапах голубых елей, раскачивал тяжелые веера сибирских пальм. Сверху, из висячих фруктовых садов, остро пахло лимонами и апельсинами — почему-то фантазия садоводов-любителей не шла дальше субтропической экзотики. Правда, кое-где из-за оградительных решеток торчали перья морозостойких кокосов и фиников вперемежку с традиционными костистыми ранетками и яблонями. Вот уже много лет Красноярск в августе превращался в сплошную многоэтажную цитрусовую плантацию.

Над улицей шептались бесконечные мелодические импровизации. Если закрыть глаза, покажется, что плывешь среди моря и мерные волны, сталкиваясь, баюкают усталый мозг. Негромкий уличный шум — ветер, голоса, шорох электромобилей — вбирают акустические раковины на стенах домов и, пропустив по извилистым каналам, возвращают на улицу тихой, стихийной, никем не написанной музыкой…

Андрей шел, ни о чём не думая. Даже курить расхотелось. Он жадно вдыхал настоянный на хвое и лимоне воздух, слушал поющие раковины, ощущал тепло Юркиной ручонки, которую тот время от времени пытался вытянуть из отцовской ладони.

Впервые за много дней ему было покойно. Что-то внутри хрустнуло и сломалось, принеся облегчение.

Он вернулся. Вернулся только сейчас, размягченно и беззаботно принимая будни Земли. Вернулся прямо в этот деловито спокойный вечер, к жене и сыну, к этой пестрой толпе — от мятежных звездных костров, от нечеловеческого напряжения воли и мысли — к тишине…

Забыть и не думать, Андрей опустил воротник. Это потребовало некоторого душевного усилия, но он снял невидимый гермошлем, отделявший его от земной обыденности.

Он принял Землю.

Нина, кажется, заметила, но ничего не сказала.

Они вышли к Енисею. По набережной, залитой ровным белым сиянием ртутных светильников, гуляли редкие пары. Ворчливо била в бетон волна. С острова Отдыха долетал единый многотысячный вздох — на стадионе шел футбольный матч.

— Нина… — начал Андрей.

Надо сказать, что он вернулся. Совсем. Что он не будет больше мучить и ее и себя. Что звезды погасли.

Насовсем. Что нет ничего лучше Земли, рук жены, yлыбки сына. Что…

— Нина…

Она обернулась медленно, явно догадываясь, что он скажет, но — странно! — в ее лице растерянность, и ожидание, и нет радости…

— Папа, папа! Смотри, шар!

Над Енисеем, гулко разнесенные по сторонам, зазвучали торжественные всплески челесты. Стены домов многократно отразили мелодию позывных, " весь город повторил без слов: «Ши-ро-ка стра-на моя род-ная…» Над островом Отдыха поднялась в небо вторая луна — матово-белый шар, зонд Службы Срочной Информации. Зонд превратился в туманное облако, в котором возникло лицо диктора.

— Передаем срочное сообщение, передаем срочное сообщение…

— В шарике — дядя! В шарике — дядя. Смотри, мама, дядя!

— Тише, Юрочка…

Замерли пары на набережной. Остановился матч.

Футболисты, забыв о мяче, смотрели в небо. Прекратилось движение на улицах. Потоки людей и машин слились, смешались, застыли.

Город смотрел в небо.

И по всей стране, по всей Земле — там, где была глухая полночь, и там, где гудел полдень, — люди смотрели в небо, на лунно-белые шары.

— Только что получена менгограмма с космического корабля «Королев». Как известно, сверхсветовой экспедиционный звездолет «Королев» стартовал около года назад к системе двойной звезды Лебедя с целью проверки результатов эксперимента, поставленного советским космобиологом Андреем Савиным…

— Пап, это о тебе!

— Тише, Юрочка…

— Как сообщает научный руководитель экспедиции академик Медведев, эксперимент увенчался успехом.

Земные микроорганизмы не только прижились в необычных условиях кристаллической планеты Прометей, но и целой серией взрывоподобных мутаций за очень короткий срок создали мощную биосферу.

Андрей стоял, слегка нагнув голову, широко расставив ноги, словно на палубе корабля. Диктор говорил еще что-то, и Нина видела, как из безвольного, припухшего, с нездоровыми мешками у глаз лица проступало другое лицо — резче очерчивался подбородок, набухали желваки, глубокая морщина пересекла лоб, и глаза, минуту назад смотревшие темно и покорно, осветились каким-то внутренним светом, словно окна дома, в который вернулся хозяин.