Клемент тихо постучал в комнату Луизы. Немного раньше он уже пытался достучаться до нее и, не получив ответа, решил, что она уснула. На сей раз до него донесся какой-то шепот. Он осторожно вошел в спальню. Шторы были задернуты, и в комнате было темно. Луиза, приподнявшись, включила лампу у кровати.
— А, это ты, — сказала она.
— Да. Как ты?
Луиза села на край кровати. Ее густые каштановые волосы, которые обычно не требовали особого ухода, выглядели спутанными. Ее бледное лицо блестело, возможно, представилось ему, от какого-то крема, скрывающего следы слез. Нахмурившись, Луиза поморщилась и взглянула на Клемента с явной неприязнью.
— Я же сказала, что тебе лучше отправиться домой. Ты не должен тратить тут попусту время. Мы сами сможем позаботиться о себе.
— Сефтон ушла ненадолго и попросила меня остаться.
— Она вернулась?
— Нет еще.
— Где Мой?
— Наверху. Я только что разговаривал с ней.
— Она плачет?
— Нет, сейчас нет.
Снизу раздался звук открывшейся и закрывшейся входной двери. Луиза подняла глаза, Клемент быстро выглянул на лестницу.
— Это Сефтон.
— Тогда, пожалуйста, Клемент, уходи, прошу тебя.
— Хорошо. Но я вернусь.
— Нет, не надо. Я имею в виду, что это мы должны скорбеть, а не ты. То есть… извини… я в таком безысходном отчаянии…
— Луиза, милая…
— Умоляю, уходи…
Клемент встретился с Сефтон на лестнице. Она махнула ему рукой и прошла в спальню Луизы.
Забрав свое пальто, Клемент вышел на крыльцо и тихо закрыл за собой дверь. Он накинул пальто и вытащил из кармана шарф. Его перчатки остались в машине. Он поморщился от холода. Ему хотелось по меньшей мере заплакать или взвыть от горя. Дойдя до машины, он сунул в карман очередной штрафной талон и сел за руль.
«Отчаяние, да, безысходное отчаяние, — подумал он, — Куда же мне теперь деться? Поеду к Беллами. Нет, Беллами живет у Эмиля. И им не нужны мои сетования о судьбе Алеф. Я вел пустую жизнь. Мне следует вновь взяться за работу, я должен отдаться работе, поеду и встречусь с агентом, соглашусь на любое предложение».
Открыв рот, Клемент продолжал сидеть за рулем с зажмуренными глазами, пытаясь выжать из них хоть одну слезу. В глубине, в сокровенной глубине его раненого сердца зародилась новая боль, та боль, что будет отныне его постоянной спутницей. Лукас, ох, Лукас!
— Значит, вот так и обстоят дела?
— Да, именно так, — подтвердил Беллами.
Беллами сидел в кресле, вытянув вперед ноги, обутые в домашние тапочки. Один из них порвался, и в дырку выглядывал его носок. Заметив прореху, Беллами осторожно подтянул к себе ногу.
— Но все-таки почему ты не можешь остаться у меня? Мне кажется, что из двух вопросов ты пока ответил только на один. Мне хочется понять, что же у тебя на душе.
— Эмиль, заглянуть ко мне в душу ты можешь в любое время, и я готов помочь тебе.
— Ладно, почему ты не хочешь остаться здесь? Ты чего-то боишься?
— Конечно нет! Мне просто нужно побыть одному. Я пришел к этому заключению не так уж давно. А потом я подумал, что мне суждено стать отшельником. Но в результате отказался от этой идеи.
— И отказался от Бога.
— Что ты имеешь в виду? Ладно, все понятно.
— Но разве ты всегда жил один? Видишь ли, я знаю тебя очень давно, но эта сторона твоей жизни оставалась для меня загадкой.
— Да, я прожил всю жизнь в одиночестве, хотя один раз…
— И тот самый раз ты счел аморальным?
— Нет, я не думал об аморальности!
— Это из-за твоих монашеских идей ты почувствовал склонность к целомудрию.
— Не совсем, мне просто нравится жить в одиночестве!
— Мне тоже нравится уединенная жизнь. В общем, в недавнем прошлом, как мы знаем, ты хотел стать монахом.
— Это был романтизм.
— Но ведь ты переехал в жалкую комнатенку бедного квартала, решив стать монахом, чтобы помогать окружающим.
— Да, но не помог никому и лишь сам сделался несчастным!
— А потом на твоем пути появился Питер Мир, и ты подумал, что он является неким божественным воплощением, аватарой, своего рода высшим существом.
— Ну, не сразу…
— Ах да, он же хотел отомстить Лукасу.
— Но тогда он потерял себя. Потом ему удалось восстановить свою настоящую добродетельную личность и успокоиться.
— Ты хотел бы жить с ним?
— Эмиль, я не знаю! И сейчас…
— Да, сейчас нам об этом уже можно не волноваться. Видимо, он… выполнил свою миссию. Что знали об Иисусе до того, как пришло его время? И в чем же заключалась миссия Питера? Они, кажется, думают, что он был каким-то магом… В общем, об Иисусе тоже так думали. И ты полагаешь, что он спас тебя?
— Нет, не спас! Разве мы уже не ответили на этот вопрос, не разобрались с этой проблемой?
— С одной стороны, можно сказать, что разобрались. Но есть еще и другая сторона.
— Какая другая сторона? Я не вижу никаких других осложнений.
— Другая сторона связана со мной.
— Но что тебя не устраивает?
— Беллами, ты наивен, а порой решительно бестолков. Не возражай, послушай меня. Можно долго и упорно с удовольствием жить в одиночестве. Потом, по какой-то причине, можно разлюбить одиночество. И такой причиной могу стать я.
— Дорогой мой Эмиль, если бы меня можно было хоть как-то урезонить, то ты, как никто другой, смог бы убедить меня, но…