Оказавшись на Марилебон-роуд, Анакс уверенно пересек улицу возле светофоров на перекрестке с Лиссон-гроув. Он не побежал дальше по Лиссон-гроув (очередное судьбоносное решение), но тоже предпочел двигаться окольными путями, обойдя Марилебонский вокзал и Дорсет-сквер и углубившись в район запутанных улочек. Выход к Риджентс-парку стал настоящим подарком для его мужественного настроя. Но когда он уже считал, что практически добрался до знакомого домашнего района, его вдохновенное чутье действительно начало ослабевать. Возможно, потерю уверенности вызвала простая усталость, ведь пес пробежал без посторонней помощи очень длинный путь, его лапы болели, да и поисковый пыл заметно поубавился. Уже несколько раз он нерешительно медлил на поворотах и даже возвращался на недавно пройденные улицы. Не останавливаясь, он продолжал путь, но, возможно, в ошибочном направлении. Все чаще пес замедлял шаги и оглядывался по сторонам. Задрав лапу возле какого-то мусорного мешка, он заметил мышь. Мышь выглядела бесстрашной. Она во все глаза разглядывала Анакса. Он испытал невольную жалость к этой мышке или нечто более похожее на симпатию и уважение. Он никогда беспричинно не убивал живых тварей, как поступают кошки и как приучают поступать некоторых собак. У Анакса возникло такое странное чувство, будто он, потеряв свою самобытность, стал частью какого-то огромного мирового бытия. Он быстро побежал дальше, потом снизил скорость, еще надеясь на восстановление того магнетического сигнала, и побрел по улице, которая не навевала никаких воспоминаний, мимо изгородей, закрывавших садики перед большими домами. Проходя мимо одной изгороди, Анакс получил безошибочное сообщение в виде запаха пищи. Железная калитка была открыта. Он вошел. Добрался до источника запаха. Возле боковой двери дома стояла миска, полная кусочков мяса и печенья, причем поставили ее совсем недавно (поскольку еда еще не остыла). Мясо выглядело крайне аппетитно. Анакс сел перед миской и слегка подвинул ее носом. После пары кусков и глотков этой восхитительной пищи его трапезу прервали пронзительный вопль и сильно нелюбимый им запах. Он поднял голову и увидел в двух шагах от себя большого черно-белого кота, очевидно, законного собственника этой миски со всем ее содержимым. К кошкам Анакс относился весьма сдержанно. Хозяин приучил его не гонять их. (А вот за белками ему разрешалось гоняться, но, конечно, не хватать их.) Однако к благоприобретенной сдержанности примешивались инстинктивная вражда, неприязнь, презрение, а также и страх. Этот кот относился к представителям чуждой, враждебной, достойной сожаления и опасной породы. Изданный котом звук не имел ничего общего ни с шипением, ни с мяуканьем, это был истошный вопль чистой ненависти. Глянув на кота, Анакс попятился и зарычал, но тихо, не со свирепой угрозой, а скорее со строгим предостережением. Кот последовал за ним. Его большие светящиеся зеленые глаза, прорезанные ужасными черными зрачками, гипнотически уставились на Анакса, кот величественно выступал вперед на своих больших белых лапах с явно агрессивными намерениями. Анакс не спешил разворачиваться, почувствовав готовность противника к прыжку и представив, как кот опускается на его спину. Он продолжал пятиться, рыча и следя за блестящими зелеными глазами. И тут кот прыгнул. Видя, как все четыре лапы животного отделились от земли и оно, взлетев, казалось, на мгновение зависло в воздухе, Анакс застыл на мгновение, бросив взгляд в открытую пасть с белыми зубами и красным языком, и с омерзением почувствовал его зловонное дыхание. Но уже в следующий момент Анакс отпрыгнул в сторону и метнулся к открытой калитке. Кошачьи когти задели длинную шерсть его хвоста. Вылетев на улицу, пес понесся изо всех сил по тротуару. Его никто не преследовал, лишь откуда-то сверху доносились отдаленные и насмешливые крики птиц.