Зеленый рыцарь

Завтрак в Клифтоне проходил в совершенно непринужденной манере, семья не собиралась по утрам за столом, вознося благодарственные молитвы за хлеб насущный. Мой, пробудившись в шесть утра от глубокого сна, могла одеться, сойти вниз, выпустить Анакса в сад, выпить молока, съесть немного овсянки, после чего вернуться к себе в комнату, прибрать кровать, улечься на покрывало и с полчаса поваляться, задумчиво глядя в потолок. В это так называемое «чистое время» Мой планировала занятия на день или, скажем так, позволяла душе отделиться от тела, после чего, как правило, девочка неистово принималась за дела. Сефтон вставала почти так же рано, пила чай с тостами и слушала семичасовые новости, потом, за исключением самой темной зимней поры, она устраивала себе легкую зарядку на воздухе, приводя в порядок садовое хозяйство. Мой подкармливала птиц и ухаживала за деревьями, а Сефтон следила за низкорослыми растениями и косила траву на газоне. (В саду росли два молодых дерева, посаженные по приезде в Клифтон, — ракитник и японский клен.) Когда Сефтон уже садилась за учебники, Алеф, только накинув пеньюар, направлялась в ванную. Ни Мой, ни Сефтон не имели особой склонности к принятию ванн. В это время Луиза, предпочитавшая вечерние ванны, распоряжалась на кухне, где обычно варила себе на завтрак яйца. Алеф завтракала позже всех, уже после восьмичасовых новостей. Когда кухня вновь становилась свободной, Луиза занималась там уборкой, которую Сефтон разрешала ей делать только в утреннее время. Сефтон невзлюбила посудомоечную машину и теперь редко ею пользовалась. Луиза с волнением прислушивалась к тихим передвижениям дочерей, занимающихся делами в своих комнатах. С недавних пор она почему-то начала побаиваться ранних утренних встреч с ними. Год за годом, месяц за месяцем девочки становились Для нее все более загадочными, а любовь к ним постепенно переросла в мучительные переживания, они опутывали материнское сердце подобно вязкой паутине или кабальным оковам, вызывая порой почти разрушительное напряжение.

Почту, если таковая имелась, обычно приносили около девяти часов утра. В эту субботу, спустя четыре дня после вечеринки Мой, Луиза и Алеф сидели в Птичнике, обсуждая предстоящее путешествие Алеф с Розмари Адварден. По окончании «чистого времени» Мой уже успела вымыть голову и теперь сидела в своей комнате возле электрического камина и сушила длинные волосы, разбирая их на отдельные пряди. В ее белокурых волосах кое-где проблескивала рыжина. Каштановая шевелюра Сефтон также отливала медным блеском. Луиза объясняла это «скандинавским наследием» Тедди. Анакс, которого Сефтон впустила из сада в дом, взбежал по лестнице, процокав коготками по линолеуму, и поскреб лапой в дверь мансарды Мой. Она встала и впустила его в комнату. Разрезвившийся пес набросился на нее с таким живейшим восторгом, будто они не виделись много дней.

«Неужели он забыл Беллами и перестал грустить? — удивленно подумала Мой, — Нет, такая забывчивость невозможна».

Сефтон, сидя на полу в своей маленькой, смежной с кухней спальне, размышляла о том, каким путем могла бы пойти история, если бы убившие Эдуарда II Изабелла и ее любовник Мортимер осмелились бы заодно убить и его юного отпрыска, Эдуарда III. Может, тогда не было бы и Столетней войны?

Прозвенел дверной звонок, Сефтон выскочила из комнаты и, открыв входную дверь, встретила почтальона. Он вручил ей письмо для Алеф от Розмари Адварден (Сефтон сразу узнала легкомысленно порхающий почерк Розмари) и три посылки в коричневой оберточной бумаге. Сефтон отнесла все в кухню и разложила на столе. С удивлением она заметила, что один из пакетов адресован лично ей. Сефтон редко получала почтовые посылки. Она также увидела, что две другие посылки адресованы соответственно Мой и Алеф и что все три адреса написаны одним почерком. Она уже собиралась позвать сестер, но тут ею овладело любопытство. Сефтон, вооружившись кухонным ножом, аккуратно вскрыла предназначенный ей, хорошо запечатанный пакет. Под оберточной бумагой оказался слой салфеток, а под ним блестящая картонная коробочка, под крышкой которой лежало янтарное ожерелье. Она извлекла его из коробки. У Сефтон не было никаких украшений, за исключением деревянных бус, сделанных для нее Мой. Девушка сразу поняла, что в ее руках не обычное, а изысканное и дорогое украшение из пламенеющего полупрозрачного золотистого янтаря, великолепно подобранного и разделенного серебристыми, похожими на жемчуг бусинами. В центре ожерелья выделялся еще более крупный янтарь в виде капли, теплый на ощупь и украшенный изящной гравировкой. Отложив на мгновение ожерелье, Сефтон заглянула в пакет в поисках записки или письма, но ничего не обнаружила. Удалившись вместе с ожерельем к себе в комнату, она надела украшение на шею. Поскольку зеркала поблизости не оказалось, девушка быстро сняла его и положила в карман вельветовой куртки. Ее сообразительный ум, конечно, сразу проник в тайну посылок. Сефтон выбежала к лестнице и крикнула:

— Почта! И подарки!