Зеленый рыцарь

И наша с тобой женитьба навсегда исключила возможность примирения с ними. Мне невыносима мысль о потере Алеф, невыносима. Мне снится, что она по-прежнему со мной, я просыпаюсь и думаю, что она уже здесь, но ее нет и никогда не будет… Я терзаю тебя всеми этими проблемами, отравляю твою жизнь. Ох, почему же мы не можем быть просто счастливы…

Клемент подвинул свой стул поближе к жене, обнял и крепко прижал ее к себе. Голова Луизы опустилась ему на плечо, и поток слез пролился на его куртку. Уже не первый раз после их свадьбы он слышал такие речи и видел такие слезы. Когда Луиза пришла к нему в театр, его совершенно ослепило внезапное ощущение счастья. Почему же все это не произошло раньше, размышлял он, не произошло много лет назад. И все-таки как чудесно, что они наконец объяснились. Все, казавшееся невозможным, упущенной мечтой, стало вдруг возможным, естественным и неизбежным. Но придется пережить этот печальный период, пережить слезы Луизы, порожденные несчастьем и страхом, пережить ее искусанные в стараниях подавить рыдания руки, пережить приступы отчаянного, безумного горя, которому, однако, она предавалась только наедине с Клементом. После нескольких подобных приступов Клемент серьезно встревожился за ее здоровье, хотя также с облегчением заметил, что она вполне способна, взяв себя в руки, улыбаться Беллами и Мой. Луиза также проявила интерес к царившему на кухне Беллами хаосу. Она взяла хозяйство в свои руки и привлекла остальных к наведению порядка: разобрать ножи, вилки и ложки, большие тарелки отделить от маленьких, а красивый сервиз убрать, оставив его для особых случаев. Приносили утешение и, казалось, возвращали к нормальной жизни и походы за покупками в дальний поселок, в которых Клемент неизменно сопровождал ее. Он подумал, что не понимал раньше, с какой беззаветностью Луиза любит Алеф. Старшая дочь стала для нее своеобразным флагманом, ее лицом перед миром. Она так гордилась Алеф, ее великолепием, хотя, должно быть, постоянно мучилась в глубине души, размышляя о том, что готовит старшей дочери будущее.

«Видимо, у нее было с Лукасом нечто такое, — подумал Клемент, — о чем она никогда мне не расскажет. В любом случае, мне не хочется знать, случался ли между ними какой-то ужасный разлад. Луиза переживет это, так как столкнулась с худшим несчастьем, с тем не поддающимся объяснению несчастьем, что наполнено разбитыми надеждами, угрызениями совести и демоническими страстями, пусть она изольет их все на меня. И я надеюсь, молюсь и верю, что Луиза придет в себя, вымотается, выплачется до конца, и тогда я вновь научу ее радоваться, и мы вернемся в наш дом».

В интимном плане все шло хорошо. Клемент боялся, осознав, как безумно сильна скорбь Луизы, того, как она могла повести себя в некоторых обстоятельствах, выстроив защитную стену неприязни, даже ужаса перед сексуальными отношениями. Такая возможность глубоко тревожила его и раньше, когда его любовь к ней, молчаливая, но никогда не угасавшая, внезапно обреченно разгоралась и усиливалась. Но в первую же ночь Луиза сказала: «Мы на небесах, и они наполнены тихим и спокойным блаженством». Здраво и невозмутимо они обсудили второе письмо Алеф и ответ Луизы. А когда они приехали на взморье, то Клемент сразу подумал, что, увидев эту морскую стихию, Луиза начнет более отчаянно представлять, как духовно, так и физически, глубину ужаса недавних событий. Клементу даже на мгновение показалось, что такие отчаянные страдания вызовут у нее полное отвращение к жизни. Этого он очень опасался. Но его страхи не оправдались, напротив, забыв о спокойствии, Луиза отдалась ему с дикой отчаянностью познавшего бурю человека. Иногда, правда, по ночам, когда она лежала в его успокаивающих объятиях, у Клемента возникало такое чувство, будто они плывут по спокойным морским просторам.

Отстранившись, Луиза выудила из кармана Клемента его большой белый носовой платок, вытерла лицо и прочистила нос.

По-моему, Мой сходит с ума, — продолжила она.

Ты же только что говорила, что она ведет себя вполне разумно!

Вероятно, во всем виновато мое безумие. Она так отчаянно плакала, разбив ту злополучную тарелку. Она много плачет. Впрочем, как и я. Мне все вспоминается Тедди. С какой потрясающей скоростью уносится вдаль прошлое, люди становятся призраками, сначала живыми призраками, потом бледными духами, потом просто именами, а потом… образуется пустота.

Мы всегда будем помнить Тедди.

Да, это незаживающая рана. Я размышляла о Питере. Его образ уже начал тускнеть. Конечно, мы, в сущности, почти не знали его. Как будто его создали из какого-то растворимого материала, и поэтому он быстро исчезает.

— На мой взгляд, мы вообще не воспринимали Питера в реальном смысле, он был незваным гостем, ему следовало быть совсем в другом месте. Он попал к нам по ошибке из какого-то иного мира, уподобившись странному вершителю правосудия, установленного каким-то другим судом на другой планете.