Зеленый шум

— Вот-вот, — подхватил Кузяев. — Вдовая жизнь, дети малые, заработки в колхозе никуда — вот и споткнулась женщина. Но я так думаю, мы должны войти в ее положение, наказать, конечно, но по-божески. Ведь свой же человек, не потерянный...

— А никто Александру Степановну не судит пока, — перебил Кузяева Николай Иванович. — К чему такая защитительная речь? — Он обернулся к Гошкиной матери, протянул ей сверток с деньгами и попросил сдать деньги в колхозную кассу.

— А мне... мне самой куда же? — растерянно спросила Александра. — Дома, что ли, сидеть... милиционера ждать?

— Да нет, зачем же? Успокойтесь пока, придите в себя. И продолжайте работать на ферме. А там подумаем, разберемся.

И Николай Иванович вышел со двора. Елька, кинув на Гошку встревоженный взгляд, побежала вслед за отцом.

Александра опустилась на перевернутое вверх дном ведро и, притянув к себе сына, вдруг заплакала.

— Эх, недотепа! — с досадой сказал Кузяев. — При хозяине надо было слезу пускать, а не сейчас. — Потом, строго поглядев на Гошку, добавил: — А этому стрючку втолкуй. Пусть он в разговоры взрослых не лезет...

— Мама, о чем это он? — недоумевая, спросил Гошка, когда Кузяев вышел за ворота.

— Ой, сынок, — заговорила мать, тычась сыну в плечо и продолжая всхлипывать. — Не тронь ты дядю. Одна я во всем виноватая. И куда только несет меня, куда прибивает?

Гошка освободился от рук матери.

— Хватит тебе! Задожжила... Раньше надо было думать.

ПОКВИТАЛИСЬ

Через полутемные сени Гошка направился в избу и сразу же столкнулся с Никиткой.

Растерянный, виноватый, тот стоял, прижавшись к стенке.

— Гош, а Гош! — вполголоса заговорил Никитка. — А я ведь слышал. Я здесь стоял, в сенях.

— Что ты слышал?

— Про мамку твою, про все. Только ты не думай... Может, она и не виновата совсем... Может, тут другие кто...

— Чего ты плетешь? Какие другие? — с досадой перебил его Гошка. — Мамка же сама во всем призналась.

— Так-то оно так. А все равно не думай чего плохого. Давай лучше в школу собираться, пора уже.

Мальчики вошли в избу, и Гошка, достав свой видавший виды дерматиновый портфель, принялся засовывать в него тетрадки и учебники.

Где-то в глубине сознания у мальчика слабым родничком пробивалась мысль, что это, пожалуй, хорошо, что мамка больше не хитрила, а честно, без утайки призналась в своей вине.

Но эта мысль сразу же забивалась другой.

Гошка понимал, что теперь у них в доме все пойдет кувырком. Сегодня или завтра появится милиционер, такой молоденький, с усиками, в щегольских начищенных сапожках и ласково пригласит мать в сельсовет: «Пройдемте, гражданочка!»

А там на «гражданочку» составят протокол, потом вызовут в суд, и, может быть, она долго-долго не вернется домой.

Гошка с «маломощной командой» — Мишкой и Клавой останется в Клинцах, и ему придется вести все хозяйство.

Колхозники будут обходить дом Шараповых стороной, словно в нем живут какие-то зачумленные, и Гошка, наверное, не раз услышит о себе недобрые слова. «А это сынок Шараповой, что на чужое польстилась».

И все же Гошка многого не понимал. Что стало с матерью? Как она могла решиться продать ребячьих поросят?

— Ну, что ты пихаешь, что пихаешь? — с досадой прикрикнул на приятеля Никитка, заметив, как тот торопливо и беспорядочно засовывает в портфель тетрадки и учебники. — У нас же арифметика сегодня, ботаника да русский, а ты чего нахватал...

Он перебрал Гошкины учебники и тетради, отложил в сторону все ненужное для сегодняшних занятий, закрыл портфель и сунул его в руки приятелю.

Всю дорогу до школы Гошка упрямо молчал. Никитка забегал то сбоку, то спереди, заводил разговор об уроках, об учительнице, которая, по его расчетам, обязательно должна сегодня вызвать их к доске.

— Да помолчи, и так тошно!.. — оборвал его Гошка. Он вдруг свернул с шоссейной дороги в сторону и, цепляясь за ветки кустов, стал спускаться по оледеневшей тропинке на дно оврага.

Одна из веток с треском обломилась, Гошка упал, шагов десять прокатился плашмя, потом вновь вскочил на ноги и погрозил Никитке кулаком:

— Не ходи за мной!

Никитка только пожал плечами — он и в хорошую-то погоду не очень любит спускаться в Шарагин овраг, а тут еще по ледяной дорожке. Пусть Гошка храбрится, а ему еще дорога голова на плечах. И он торопливо зашагал по шоссейке.

А Гошка тем временем достал из кустов свой портфель, пересек овраг, потом молодую дубовую рощицу и вышел к пришкольному участку.

Сейчас он перелезет через знакомый лаз в изгороди, войдет в школу с черного хода, незаметно проберется в класс и сядет за свою парту. Весь день он будет сидеть тихо, ни к кому не подойдет, ни с кем не заговорит, а после уроков так же незаметно, через овраг, ускользнет домой.

Но что это? Едва только Гошка подобрался к черному ходу, как у поленницы дров натолкнулся на Митьку Кузяева, Ельку, Никитку, Таню и Борьку Покатиловых. Кажется, здесь собралось все третье звено.

— А-а, сам Шарап пожаловал, — ухмыльнулся Митька, постукивая о полено суковатой палкой с загогулиной. — Вот и кстати. Тебе не икалось?

— Ты почему окольным путем в школу пробираешься? — спросил Борька Покатилов.