Зеленый. Том 1

– Только загадок не надо, пожалуйста, – говорю я, протягивая чашку мифическому чудищу. – Вот просто не надо нам никаких загадок, ладно? Забей.

– А зачем загадки? – удивляется Нёхиси, тщетно пытаясь ухватить чашку лапой. – А, ты имеешь в виду древнегреческий миф? Но миф никого не обязывает целиком ему соответствовать… Да, лапы, пожалуй, недостаток этой конструкции, – добавляет он, явно огорченный провалом. – Все-таки руки нужны!

Сказано – сделано. Руки у него немедленно появляются. Но не вместо передних лап, а в придачу к ним.

– Клиенты! – напоминает нам Тони. – Скоро придут! А адрес сменился. И что, и как?

– Ну что ты как маленький, – укоризненно говорит ему Эна. – Заладил – «адрес», «клиенты». Ты что, серьезно думаешь, люди по конкретному адресу засыпают? И будут теперь во сне уныло скитаться по пустому двору?

– Ну… – неуверенно тянет Тони. – Предположим, не будут. И те, кто раньше влезал в наши окна, точно так же будут влезать. Но люди, оборотни и остальные? Они-то ко мне вполне нормально ходили. Через дверь.

– Невидимую для подавляющего большинства населения, – напоминает Эна.

– Да. Но все-таки эта дверь находилась в конкретном месте. А теперь…

– А теперь условия изменились! – подхватывает Эна. – Возможно, кому-то и правда станет сложней. А кому-то проще. По крайней мере, за оборотней точно можешь не беспокоиться, они же чуткие. По запаху тебя без проблем найдут. А все остальные… ну, посмотрим, что будет. Кто сразу придет, словно всегда так и было, кто станет тебя искать, кто огорчится, а кто обрадуется, что было, что будет, чем сердце успокоится, и сколько в казенном доме нынче ночью соберется пиковых королей. Это же и есть самое интересное, эй!

Не давая нам всем опомниться, Эна встает, ставит пустую чашку на стол, подходит к Тони, крепко его обнимает и говорит:

– Я пошла. Но непременно вернусь начистить тебе три ведра картошки. Возможно, буквально на днях! Короче, как карта ляжет. Не унывай, шеф.

Дверь за ней закрывается, и Тони вздыхает:

– «Ужатая», ты говорил? «До выносимых масштабов»? Точно-точно «до выносимых»? По-моему, все-таки нет.

– Ты так чудесно волнуешься, что сегодня сюда никто не придет, – говорит Нёхиси, – что мне даже завидно стало. Тоже хочу так уметь. А ну-ка иди сюда, – просит он Тони.

Тот с видом обреченного самурая стоит у плиты и мешает суп, который на этом этапе совершенно не нуждается в помешивании, мог бы спокойно вариться сам. Но когда ты так нервничаешь, непрерывно помешивать суп – вполне себе утешение. Лучше, чем ничего.

– Он загадку тебе загадает, – ухмыляюсь я. – Точно тебе говорю, загадает загадку! Спасайся кто может! Беги!

Я довольно глупо шучу, и сам это понимаю. Но когда нервничаешь за компанию, глупо шутить, свешиваясь с потолка, как гигантская липкая лента для мух, – тоже вполне себе утешение. И тоже лучше, чем ничего.

Тони укоризненно качает головой – дескать, мог бы уже и сменить пластинку – и подходит к Нёхиси, который в приглянувшемся ему обличье сфинкса лежит на пороге. Даже, можно сказать, возлежит.

– О! Отлично! – восхищенно кивает Нёхиси. – Получилось! Я теперь тоже волнуюсь! Какое интересное ощущение, даже отчасти… нет, не приятное. Честно говоря, совсем неприятное. Ой, знаешь, мне хватит. Пожалуйста, отойди!

– Мне самому не нравится, – вздыхает Тони. – Когда-то из-за любого пустяка вот так волновался, но уже совершенно отвык. И не хотелось бы привыкать заново. Но я, понимаешь, не знаю, как это прекратить.

Бдымц! – это не просто чашка с полки свалилась, а прозвучал фортепианный аккорд. Мы втроем синхронно оборачиваемся к пианино. Да это же Карл! Ура, мы ему приснились! Карл пришел!

– Охххх! – выдыхает Тони с таким непередаваемым облегчением, что Нёхиси жмурится от удовольствия. И говорит тоном записного гурмана:

– Ну слушайте, если волнение всегда так приятно заканчивается, вполне можно его потерпеть.

Дверь, у порога которой он торжественно возлежит, открывается, и в кафе входит наш с Тони старый приятель Виткус, по рождению дикий лесной оборотень, а по факту – цивилизованный городской. Замирает, во все глаза глядя на Нёхиси. Виткуса можно понять. Чего только у нас тут не творилось, но сфинкс на пороге гостей до сих пор не встречал.

– Кто утром ходит на четырех ногах, днем – на двух, а вечером – на трех? – сурово вопрошает Нёхиси. И торжествующе глядит – не на растерянного беднягу Виткуса, вряд ли способного опознать цитату, а на меня.

Он, конечно, красиво с этой загадкой выступил, но мне в кои-то веки не до шуток, я на радостях не столько спрыгиваю, сколько обрушиваюсь с потолка, и заключаю Виткуса в объятия, издавая при этом пугающие меня самого звуки, символизирующие, надо полагать, торжество.