– Давно, еще до того, как Кара стала служить в Граничной полиции, она иногда приводила сюда желающих погулять в безопасности, под присмотром. Одних по магазинам, других на концерты, третьим достопримечательности показать. Так вот, по ее словам, почти все взрослые люди плачут, оказавшись здесь в первый раз. Детям обычно сразу все нравится, но чем старше человек, тем ему трудней привыкать.
– Что, правда? – удивилась Цвета.
– Ну да, – подтвердил Симон. – Нормальная реакция здорового организма на изменения, которые в нас происходят, когда мы попадаем сюда. Поэтому не бери в голову. Все нормально с тобой. И с Другой Стороной все нормально, она не такая ужасная, как поначалу кажется. А сейчас надо срочно что-нибудь съесть, или выпить, так быстрей перестроишься. И все пройдет. Я купил вино, винью верде, так называемое «зеленое», хотя на самом деле, оно прозрачное, как вода. На мой вкус, самое лучшее из всего, что тут продается, но если тебе не понравится, есть еще виски. И сыр. И килограмм винограда. И штрудель с лососем…
– Штрудель с лососем?! – возмутилась Цвета. – Это как? Штрудель должен быть с яблоками!
– Знаю. Но этот штрудель однажды решил, что он никому ничего не должен. И теперь он – рыбный пирог.
Кухня съемной квартиры сперва показалась Цвете такой же ужасной, как коридор – тесная, длинная, узкая, как игрушечный трамвайный вагон, чужие ненужные пыльные запахи, стены обклеены дурацким зеленым кафелем, неудобные табуреты и очередная невыносимая тусклая лампа под потолком. Но Симон распахнул окно, и в помещение влетел свежий ветер, не такой ледяной, каким был на улице, а почти по-летнему теплый, пахнущий совершенно как дома – морем и мокрой травой.
– Иди-ка сюда, – сказал ей Симон. – Видишь синее зарево над горизонтом? Это свет нашего Маяка.
– Свет Маяка, – повторила Цвета. И снова чуть не заплакала, на этот раз от облегчения. Но слез больше не было, все потратила. Никогда не умела рассчитывать, экономить, копить.
– Я специально искал для тебя квартиру с окнами в нужную сторону, – улыбнулся Симон. – Еле нашел. Здесь кухня, сама видишь, не очень, всего две комнаты, и половину мебели выкинуть бы к чертям, но за такой прекрасный вид на Маяк любые недостатки, по-моему, можно простить. Я-то сам хорошо тут прижился, у меня с Другой Стороной нет проблем. Но вообще все наши считают, нет большего утешения, чем возможность в любой момент увидеть Маяк.
После нескольких глотков легкого, словно бы слегка газированного вина Цвета окончательно примирилась с происходящим. Тяжело тут, конечно. Но вообще-то она знала, на что шла.
О Другой Стороне чего только не говорят; но в сумме, как ни крути, выходит, что это недоброе место. Жизнь здесь – не радость, а тяжелый самоотверженный труд. Мало кому тут нравится, даже опытные контрабандисты редко надолго задерживаются, разве только если закрутят роман. То есть находятся, конечно, любители – та же Кара из Граничной полиции. И тот же Симон. Но их очень мало, и все с каким-нибудь прибабахом. «Симон-то понятно с каким, – думала Цвета. – Если бы я такую музыку начала здесь писать и так ее исполнять… Собственно, а почему «если бы»? Может, как раз и начну. Я же за этим сюда пришла. За музыкой! А не чтобы в новом месте приятно пожить».
– Отпускает? – спросил Симон, внимательно за ней наблюдавший.
Цвета молча кивнула. Встала, пошла в коридор, где оставила вещи, взяла футляр с трубой. Сразу поняла, что играть вот прямо сейчас не получится, на это пока нет сил. Поэтому просто принесла футляр в кухню, села, поставила его на колени, обняла, прижала к груди. Удовлетворенно заключила:
– Так уже совсем хорошо.
Симон улыбнулся, разлил по стаканам остатки вина. Сказал:
– Тебе сейчас, на самом деле, наклюкаться бы поскорей. И спать завалиться. Наутро станет совсем нормально. Тело привыкнет здесь быть, и ты вместе с ним.
– Так спать же опасно! – спохватилась Цвета. – Ты сам говорил, что без специальных приемов во сне можно превратиться в человека Другой Стороны. И обещал меня этим приемам научить. Это как вообще, трудно? Думаешь, справлюсь? А если напьюсь?..
– Да, естественно, справишься, – улыбнулся Симон. – Контрабандисты же как-то справляются, даже самые бестолковые. Чем ты хуже Золли Кармана или Дедушки Любы? Но сегодня можешь расслабиться. Ничего не придется учить. Я тебя в первую ночь одну не оставлю. А это самая лучшая защита, какую только можно придумать – когда рядом с тобой находится кто-нибудь с Этой Стороны.
– Что, правда? – обрадовалась Цвета. – Слушай, вот это отлично! Потому что прямо сейчас чему-то учиться совершенно нет сил. Тело как будто чужое. И ноги ватные. И голова дурная… эй, я сама знаю, что это ее обычное состояние, но поверь на слово, сейчас она гораздо дурней, чем всегда!
– Да брось, отличная у тебя голова, – серьезно возразил Симон. – Уж точно получше моей. Я же помню, как в консерватории у тебя половина группы работы по теории списывала.
– Но ты, между прочим, не списывал, – заметила Цвета.