Зеленый. Том 2

Проснувшись, Сабина первым делом смотрит на свою левую руку, как будто привыкла носить часы. Но на ее левой руке не часы, а татуировка, змейкой обвившаяся вокруг запястья: короткая фраза на непонятном, не факт, что вообще существующем языке: «Атрэ хэоста». Смысла фразы Сабина не понимает, но откуда-то знает – помнит? придумала? ей приснилось? – что «хэ» звучит как шелест сухой травы на ветру, а гласные нарочито, почти неестественно долгие, из-за этого фраза звучит как заклинание, не настоящее, а из детского фильма-сказки. Гарри Поттер вполне мог так кого-нибудь заклинать.

Каждое утро Сабина смотрит на свою татуировку, иногда вспоминает про Гарри Поттера, и ей становится смешно. Может быть, – весело думает Сабина, по-турецки усаживаясь в постели – смысл заклинания именно в этом: чтобы меня по утрам смешить. Но в чем бы ни заключался смысл заклинания, перед тем как встать, Сабина обязательно произносит вслух: «Атрэ хэоста», – со всеми положенными вздохами и распевами. Она помнит, что произносить смешное заклинание обязательно надо вслух, но не помнит, почему. Но это нормально. Сабина вообще мало что помнит. Она давно привыкла жить почти без памяти о себе, как глухие живут без звуков, и ничего, как-то ориентируются в окружающем мире, чувствуют, угадывают, читают по губам. Самообладание, невозмутимость, хорошо поставленное дыхание, полный контроль над мимикой и поведением, и никто в жизни не догадается, что ты помнишь хорошо если четверть совсем недавних событий и примерно сотую долю давних, да и то без особой уверенности – может, было, а может, пригрезилось; впрочем, особой разницы нет.

Наконец Сабина встает, идет на кухню, нажимает кнопку кофейной машины, теперь ее очередь читать заклинание: «Фыр-фыр-фыр». Фыр-фыр-фыр! – передразнивает машину Сабина по дороге в душ. – Воскрешающее заклинание «фыр-фыр-фыр», еще и посильней моего «атрэ хэоста», – веселится Сабина, откручивая кран, сбрасывая халат, да так и застывает – голая, одна нога в душевой кабинке, вторая еще снаружи. На колено льется уже нагревшаяся, даже чересчур горячая вода, но Сабина этого не замечает, она сейчас вообще ничего не чувствует, только повторяет почти беззвучно: «атрэ хэоста, атрэ хэоста». И даже не вспоминает, скорее заново понимает, для чего нужна эта формула, зачем она написана на руке, что делает с человеком, и почему эти два слова, что бы с тобой ни случилось, обязательно надо произносить по утрам.

Впрочем, уже секунду спустя Сабина ставит в душевую кабинку вторую ногу и крутит кран, чтобы отрегулировать температуру воды. Благо ни к внезапно нахлынувшим воспоминаниям, ни к провалам в памяти ей не привыкать.

Ну надо же, – думает Сабина, стоя под уже не слишком, а в меру горячим душем, – значит, когда мне казалось, что я уже очень долго живу, мне не казалось! Ни хрена мне не казалось. Так все и есть.

Интересные дела, – думает Сабина, мокрая, завернутая в огромное полотенце, сидя в кресле, с чашкой кофе в руках. – Это я, значит, каждое утро произношу какое-то хитроумное заклинание, позволяющее продлить жизнь тела. Уже… мама дорогая, черт его знает, сколько. Двести? Триста? Четыреста лет? И как-то до сих пор не спалилась. Вот интересно, почему? И кстати, откуда я его знаю? Кто я вообще такая? Сумасшедшую дуру отбрасываем, во-первых, самая очевидная и поэтому скучная версия, а во-вторых, сумасшедшие дуры обычно так хорошо не устраиваются. Ну и кто я такая, черт побери?

Кара, Ханна-Лора

– До смешного доходит, – сказала Кара и в сердцах пнула попавший под ногу камешек так, что он улетел на другую сторону улицы; счастье, что по башке кому-нибудь не угодил. – Нет, правда, не припомню такого. Ищу ее – сколько? уже два месяца?..

Ханна-Лора кивнула:

– Ну да, примерно. Впервые я о ней от тебя услышала в начале октября.