Зеленый. Том 3 (светлый)

– Да тем же, чем и его создателя, – пожимает плечами Тони, в отличие от меня явно совершенно не удивлённый такой постановкой вопроса. Вот что значит приземлённый, практический человек!

Оба смотрят на меня вопросительно – дескать, давай рассказывай, чего сейчас желает бездонная прорва, которая у тебя вместо души.

– Коктейль, – вспоминаю я. – С зелёным травяным лимонадом, который Стефан зимой придумал. Или ты, а не Стефан? Но он точно тогда был рядом и очень убедительно объяснял, что пить эту штуку обязательно надо, зажмурившись. Пока не допьёшь, нельзя открывать глаза.

– Понял, – кивает Тони. – Да, мы со Стефаном вместе тот коктейль сочинили. Называется «Зелёный вигвам». Давно его не делал, а штука отличная. Ух, ты вовремя вспомнил! У меня как раз есть и джин, и тоник, и даже травяной лимонад.

– Интересно, – спрашиваю я Нёхиси, – а мы вообще сможем объяснить хаосу, что он должен закрыть глаза?

– Да запросто. Ты же про глаза понимаешь. С чего бы хаосу быть глупее тебя?

Взяв у Тони два стакана с ярко-зелёным коктейлем, Нёхиси решительно спихивает меня с подоконника и открывает окно. Высунувшись туда по пояс, громко говорит:

– Драгоценный хаос, позволь угостить тебя чудесным напитком, который совместно придумали лучший повар в этой Вселенной и её величайший шаман. Только имей в виду, для полноты наслаждения надо пить, закрыв глаза, или их аналог. Даже я закрою, хотя я по своей природе всевидящий. Но я сильный, я справлюсь. Как-нибудь усилием воли заставлю себя пару секунд не видеть вообще ни черта. И ты бери с меня пример!

За окном происходит какое-то бурное шевеление. Я шепчу Тони: «Хаос волнуется, раз!» Тони улыбается и энергично кивает. Тоже, выходит, в детстве в «Море волнуется, раз» играл.

Тем временем Нёхиси решительно выливает в окно один из коктейлей и, демонстративно зажмурившись, залпом выпивает свой. Мы с Тони беззвучно чокаемся, тоже закрываем глаза, и я делаю первый глоток горького сладкого хвойного травяного газированного напитка. Джин в нём практически не ощущается, хотя Тони, прямо скажем, не экономил, я сам видел, сколько он бухнул в каждый стакан.

– У меня предложение, – говорит Нёхиси, снова высунувшись в окно. – Пошли гулять! С нами весело; впрочем, ты и сам это знаешь. Ты, по идее, всё знаешь о нас.

С этими словами, он сгребает меня в охапку и тащит к выходу.

– Эй, – смеюсь, – дай сначала допить!

– Кто ж тебе виноват, что ты такой медленный? Будешь значит гулять, зажмурившись, пока не допьёшь.

– Жалко, поужинать не успели, – говорит нам вслед Тони. – Не готово моё рагу. Но я вам оставлю, даже если все демоны ада встанут на моём пути к холодильнику. Пирожками с капустой их как-нибудь отвлеку.

– Ну уж нет! – возмущается Нёхиси. – Отвлекай бутербродами. Пирожки тоже нам оставь. Ты голодный хаос, который полночи пил без закуски, когда-нибудь видел? Вот и я тоже нет – пока.

Как бы на самом деле наверное может быть я

июнь 2020 года

Коктейль в стакане всё никак не заканчивается; я пару раз, было дело, выпивал всё до капли из фляги, в которой, по уверениям Тони и Нёхиси, помещалась целая бездна превосходного коньяка, а с несчастным стаканом лонгдринка никак не могу совладать. Но в любых обстоятельствах надо играть по-честному, и я не открываю глаза. Благо технически это не обязательно, когда гуляешь по городу с Нёхиси, вернее, он волочит тебя за собой с неумолимостью океанской волны. Небось об стену с размаху не шмякнет, чего мне ещё желать.

Когда ничего не видишь, обостряются остальные органы восприятия – обоняние, осязание, слух; я, в общем, и так не жалуюсь на их остроту, но сейчас от обилия и интенсивности ощущений мне хочется громко кричать, смеяться и плакать, нет, орать, хохотать и рыдать – не то чтобы этого было достаточно для выражения моих чувств, просто так легче сохранить себя, не взорваться, не разлететься во все стороны сразу миллиардом счастливых микрочастиц. Но я только ещё крепче, почти до боли зажмуриваюсь и отпиваю очередной газированный, зелёный даже на вкус глоток.

Издалека – или даже издавна? или наоборот, из ещё не сбывшегося «потом»? – до моих ушей доносится музыка, звон колоколов и бокалов, шум прибоя и птичий щебет, звуки шагов, гудки паровозов, множество человеческих голосов. Они говорят, как заведено у нас в городе, минимум на дюжине языков; большую половину я вовсе не понимаю, а остальные толком не могу разобрать, но даже по интонации ясно, что они сейчас говорят о самых важных вещах на свете, ради которых люди, я в этом совершенно уверен, дар слова и обрели – о любви, дальних странах и иных, недоступных реальностях, о погоде, вечности, смысле, об искусстве и чудесах.