Самому нравится, – соглашается город. – Так стало весело и легко! Но, если честно, я не сам всё это придумал. Твой друг меня научил становиться таким, как в его мечтах.
– Узнаю его почерк, – смеётся Нёхиси. – Ещё бы я не узнал! Особенно таблички «Осторожно, акулы!» и апельсины на тополях. Но скажу тебе по секрету: он-то у тебя научился. Он же здесь родился и вырос; да ты сам это знаешь. Помнишь, что за сны ему с детства снились, что мерещилось наяву, какие мысли после этого в голову лезли, какие рождались желания, и какая лютая грызла тоска. Без тебя ничего бы не было. Это ты его таким воспитал.
Сны, видения, странные мысли я вообще-то всем посылаю, – думает город. – Без разбора, подряд. Я не могу иначе, я так устроен, для меня околдовывать своих жителей и морочить им головы так же естественно, как для людей дышать. Только обычно это впустую: люди сразу всё забывают, не обращают внимания, не придают значения, живут, как будто ничего не случилось. А он ничего не забыл!
– Это правда, – соглашается Нёхиси. – Но так уж устроено: недостаточно получить драгоценный подарок, надо уметь его взять. Он это умеет. И ты тоже умеешь брать непростые подарки. Ни единого шанса не упустил! И сам посмотри, к чему это привело. Какой ты у нас стал шикарный. Во что превращаешься! Даже я никогда такого не видел. Вообще зашибись.
Нёхиси привирает, конечно, когда говорит, что такого не видел. Он много чего на своём веку повидал. Зато его «зашибись» – это чистая правда. Нёхиси в восхищении. Вроде сам придумал выпустить юный хаос на улицы города, но настолько мгновенного и мощного эффекта не ожидал.
Я бы хотел, – взволнованно говорит ему город, – чтобы так оставалось всегда. Но ты говоришь, навсегда ничего не бывает. Беда!
– Навсегда не бывает, – соглашается Нёхиси. – Но кое-что бывает надолго. Например, такое «надолго», сколько ты уже на этой земле простоял. А потом не гибнет бесследно, а просто превращается во что-то другое, тоже прекрасное. Так что я бы на твоём месте руки не опускал.
Но я не умею длить наваждения, – огорчается город. И с надеждой спрашивает: – А ты умеешь? Можешь помочь?
– Если я его своей волей продлю, оно, чего доброго, станет моим наваждением, – отвечает городу Нёхиси. – Но нам-то надо не какое попало, а именно это, твоё! Так что давай сам старайся. Для начала, просто хоти его длить – не изредка, под настроение, а всегда, как, к примеру, ждёшь Стефана. Вот так же сильно хоти! Рано или поздно получится. Ты же огромный город! Как мой друг говорит, не комар чихнул. А если силы окажется недостаточно, смотри, у людей её не бери. У людей и так силы мало, едва им самим хватает на совсем короткую жизнь. И у моего друга – даже не вздумай! Хотя он, конечно, сам будет тебе предлагать. Хлебом его не корми, дай насмерть угробиться ради хорошего дела. Но не надо нам с тобой таких жертв. Ты лучше ко мне приходи, если поймёшь, что сил не хватает. Я придумаю, как своей поделиться, чтобы она тебе впрок пошла.
Правда, что ли? – восхищается город. – Придумаешь? Как поделиться со мной своей силой? Ух, какой я тогда стану волшебный! На всю голову! Окончательно и бесповоротно! Совсем!
– Да придумаю, куда денусь, – обещает Нёхиси, раскачиваясь в гамаке и наслаждаясь шумом прибоя. – Ты же сам говорил сегодня, что я тут умнее всех.
Эдо
– Я же так и не доехал ни до какого Чёрного Севера, – говорит Эдо. – Причём это даже не обидно, а просто очень смешно. Прямого поезда до Марбурга[14]
от нас, как оказалось, нет. Только с двумя пересадками. Первая в Камионе[15], ночью, причём короткая. Быстро надо соображать. А я как раз примерно за час до неё задремал. Подхватился практически в последний момент, выскочил на перрон, огляделся, увидел поезд на соседнем пути, обрадовался, нашёл свой вагон, сунул проводнику билет, упал на полку и сразу уснул. А утром проснулся в Фридрихсхагене. То есть, настолько не в Марбурге, насколько это вообще возможно. Зато практически дома. У них же Берлин на Другой Стороне.– Где ты жил, пока не вернулся в Вильнюс?