Зелимхан

Переводчик сказал, что маленький офицер большое зло сделал. Что маленький офицер разломал все дома в Нелхе и в Эрше.

— Как?

— Порохом.

Утром вышли из Эшкала. Дагестанцы впереди пошли с Бици и Зезык. Дагестанцы пели. Потом солдаты шли. Солдаты пели. В самом конце казаки ехали. Казаки пели. Все пели. Радовались.

— Накопец-то мы вас в плен взяли.

— Это ничего, что вы нас взяли. Мы женщины и дети. Вы Зелимхана возьмите.

— Зелимхана тоже возьмем: он там поджидает внизу, чтобы мы его тоже взяли.

— Где поджидает?

— Внизу поджидает. Вчера Даут-гирей Андроникову сказал.

— Уо, уо, что будем делать? Князь, не ходи туда! Он не такой человек… Он войска не испугается.

— Ничего… Сегодня я узнаю, каков твой Зелимхан. Он против царя пошел. Он царской власти признавать не хочет. Он царских доверенных признавать не хочет… Что он? Не знает разве, что когда он нас не слушается, он царя не слушается. Добился теперь своего: жену отобрали. Какой он горец, если у него жену отобрали. Сегодня его тоже возьмем…

— …Говорил тебе, Бийсултан: молодой ты еще абреком быть. Чтобы абреком быть — волком надо быть. Ты еще щенок. Волчий щенок еще.

Семь пар сосен вползли на гребень скалистых гор, тех, которые перед главными. Перед снежными, за которыми ни ингуши, ни чеченцы. За скалистыми горами — казаки, русские станицы, города, тюрьмы, Сибирь…

— Только влезем, чтобы не видели они нас никак. Тогда Эльберт в Хамхи пойдет, тогда Эльберт лошадей приведет. Торопиться надо, чтобы хорошую засаду устроить.

Эльберт привел коней. Верхами торопились по гребню горы, не спускались к Ассе, на дно ущелья.

— Уо, Зльберт, ты свободный человек, мы все абреки теперь. Тебе, Эльберт, на хутор надо пойти, ружья достать. Все равно какие. Винтовку никто не даст — возьми, какие дадут. Если крымские ружья будут давать — все равно бери.

Ехали шагом, но летели будто. Под ногами коней горы, и не висят над спиной серые скалы, летели

будто.

— О, если бы отбить удалось. Отомстить— что!

Отомстить всегда удастся.

Ранняя ночь настигла на скалах. Утром поехали дальше и остановились скоро:

— Здесь.

Внизу перекинулся через Ассу четвертый мост. Если с того берега от моста прямо идти, то на пригорок, на котором памятник. За пригорком хорошо сидеть, за памятником хорошо сидеть. Совсем хорошо. Еще лучше будет, если на том берегу, на тех скалах тоже кто-нибудь сядет. Поделимся. Трое здесь, трое туда пойдут. Если на пригорок, на скалу с памятником солдаты захотят приступом пойти, вы им в спину Стрелять будете. Если не пойдут, тоже им в спину стреляйте. Дорогу вот мало видно. На этот кусок сколько их может войти.

Сидели в засадах, молча. О чем можно говорить в засаде? Ждать надо, рогатку для ружья строгать можно.

— Зелимхан, этого длинного черта я убью.

— Данагуева ты убьешь?

— Нет, Андроникова убью.

— Андроникова я убью. Андроников — начальник. Андроников моих в плен взял.

— Дагестанцы твоих к Андроникову привели — дагестанского Данагуева ты убить должен. Нас Андроников арестовал, нас Андроников ругал матерно, нас Андроников повесить грозился… Андроникова я убить должен. Воллай лазун, биллай лазун, я его убью.

— Воллай лазун, биллай лазун, ты Андроникова убьешь; воллай лазун, биллай лазун, я Данагуева убью.

— Правильно, Зелимхан. Волла-ги, я его убью, лишь только его лошадь передними ногами на мост встанет.

Поделились и замолчали опять. Кто знает, когда отряд пойдет. Эльберту сверху лучше видно, но не может сверху кричать Эльберт. Не слышно. Асса громче кричит…

Почему узнали, что приближаются солдаты? Солнце, что ли, темнее стало? Асса, что ли, по-новому крикнула?

— Тиш-ш-ш…

Насторожились. Съежились. Песню расслышали русскую. От песни Асса по-новому крикнула.

— Уо-о-о-о-ех-ех-ех!

— Не бойтесь… Мы будем стрелять в начальство! Услышала Бици. Взмолилась Бици:

— О, алла, алла!., пожалей нас!

— Не вас мы будем стрелять, а начальство мы будем стрелять.

Лошадь Андроникова уже ступила передними ногами на мост. Азмат Цариев уже убил седока.

Когда на поле война, тогда выстрелы, как плети удары; когда в горах, тогда будто всеми утесами черти швыряются.

Данагуев скользнул с коня. Упал. Убитый будто. В офицерское сердце метил Зелимхан. Попал будто в офицерское сердце. Хитрый Данагуев. Упал так, чтобы голову за камни. Чтобы только голова не была видна Зелимхану. И пока стрелял Зелимхан в других, которые в засаде на этом берегу, расстреливали тело Данагуева из дробовиков.

Полковника Курдиева убил бы еще Зелимхан. Ингуша, который за царя, за начальство. Потому что за царя он, потому что за начальство он, потому что за свой живот он. Курдиев еще в Эшкале зелимханов-ского Магомета пожалел; посадил на своего коня. Впереди посадил; и теперь выставлял Магомета вперед.

— Уо, Курдиев, ты у русских воевать учился!..

Точно горы рушатся, когда в горах война.

Поначалу успели поставить Бици и Зезык за утес.

И чтобы не убежали, дагестанца — около. Маленькие плакали. Дети потому. Дагестанец, у которого красные брови и зеленые глаза и в одной руке винтовка, другой рукой, корявой рукой, гладил Медди, утешал.